Так говорила женщина - Маргит Каффка
«А что будет в конце?» — раздался, словно издалека, тревожный упрек. Его высказала душа.
Да ладно! Пусть научится жить — быть счастливой, насколько это возможно. Я буду приглядывать за ней, а если и решу с ней расстаться, то никому не позволю порочить ее имя. У нее и так будет много хлопот из-за сестрицы Изы.
И мысленно Петер уже набросал прощальное письмо, которое отправит в этом случае — полное красивых фраз и путаных жалких оправданий.
Визит
Перевод Наталии Дьяченко
Девушка остановилась посреди перегороженной занавесками больничной палаты, где царил полумрак. Она пришла с залитых солнцем улиц, из свежей, полной звуков разговоров весны, где по променаду прогуливаются хохочущие дамы, с грохотом проносятся экипажи и повсюду синеют фиалки. Пульсирующая, манящая жизнь будто крылась даже в шорохе складок ее платья и? мягкой темной ткани, а с вуали шляпки струилось прохладное, свежее дуновение.
С минуту она осматривалась с легким замешательством, пока глаза привыкали к темноте, а затем обнаружила койку больного и приблизилась — спокойно и без колебания. Она протянула руку.
— Я привезла тетушке рецепт пунша с яйцом, а она отправила меня к вам. Это ведь не предосудительно? Добрый день!
Голос ее звучал полно и уверенно, в каждом движении сквозило лишь ясное чувство собственного достоинства, может, даже несколько нарочитое, будто каждый шаг она делала с особой решимостью.
Больной приподнялся в первый же миг — нервным, резким движением — так, что рядом вздрогнули склянки с лекарствами. Глаза его лихорадочно заблестели, на исхудалом лице выступил пот, он подался вперед, все ближе, ближе — и узнал девушку. Ему, охваченному жадным, исступленным удивлением, словно не терпелось оказаться рядом, а в бесконечно печальном детском взгляде горела вся тоска прошедших недель, безутешная и ненасытная — тоска по надежде, по выздоровлению, по будущему. С почти наивным трепетом он поцеловал руку девушки, обтянутую перчаткой.
— Анна! Вы в самом деле здесь, Анна?
— Ну конечно! Конечно, здесь!
Она улыбалась просто и любезно, но ему все равно казалось, будто перед ним живительное сновидение. Исцеляющий, чудотворный сон, который видят в кризисный час перед спасением горячечные больные.
— Стыдитесь, — тихо выдохнула девушка, — лентяй вы этакий! Лежите здесь, пока там, снаружи, весь мир пребывает в движении. Видели бы вы, как сияет солнце и сколько распустилось сумасшедших лиловых цветов... Я вам принесла.
Она спокойно стянула перчатку и открепила скрывающую лицо вуаль — а затем поставила в стакан растрепанный букетик фиалок и нежным движением, едва касаясь, пригладила, словно вихор у шаловливого ребенка, продолжая щебетать:
— Ну же, не печальтесь, на улице не так уж и здорово. Толпы народа носятся туда-сюда и галдят, а здесь по крайней мере тихо и можно поразмышлять. Вам это по душе. Так ведь? О чем вы нынче думаете?
Восхищенный, благоговейный взгляд отвечал: «О тебе!»
— Глупый ребенок! — улыбнулась девушка и вдруг начала оглядываться.
— Не пойду за стулом. Сяду здесь, — она опустилась на край покрывала и весело продолжила: — Представляю, что вы тут выдумываете со скуки. Целое будущее, верно? Все, что ждет впереди: водяные мельницы, вырубка леса, кутежи, женщины, охота на медведя — там, дома, в Трансильвании. Странно, правда, что и я мечтаю о том же? Жаль, нельзя нам вместе. Мне прислали из Сепешшега[10] узорные скатерти, ужасно длинные. А тетя Борбала подарила мне свою долю фамильного серебра. Там есть и сахарница — чудесная!
Она говорила чуть быстрее, чем обычно, или в ее голос вкралась неестественная глухая интонация? Молодой человек откинулся на подушки и прикрыл глаза.
— Полно делать из меня дурачка, Анна! Разве так нужно со мной разговаривать?
Это прозвучало столь внезапно, что девушка в изумлении замолкла.
— Послушайте, Анна, — промолвил больной с кривой улыбкой, — я очень благодарен, что вы пришли. Как хорошо! Но зачем и вы ведете себя так, словно я болван или ребенок, вы же всегда были честны со мной? Почему не скажете: «Я пришла увидеться в последний раз, чтобы совесть моя была спокойна, чтобы я могла упоминать твое имя в обществе»? Думаете, я не знаю, что мать не стала бы такой сговорчивой. Это она прислала вас, Анна, — она знает, что жить мне осталось меньше недели.
Девушка взглянула на больного с недоумением, спокойный, растерянный взор победно выдержал взгляд мужчины, с беспокойством изучающий ее лицо.
— Ну и ну! Так вы и вправду не знаете?
— Или так, — рассмеялась Анна и схватила его за руку. Опять он собрался помирать. — Но как же нам быть с роднайской гадалкой?[11] Помните? Она предсказала, что я умру на десять лет раньше. А я пока что не спешу на тот свет.
— Гадалка обманула. Я не протяну и недели.
— Помните же, как было тогда в Родне: вы стояли на одном берегу реки Хейе, а я на другом, и оказалось, что через нее — лишь две пяди?
— Я умираю, Анна, — повторил юноша с маниакальным упорством. — Я уже чувствую тот неожиданный прилив сил, который при чахотке означает одно — смерть.
Обида и нетерпение появились в голосе и выражении лица девушки.
— Пишта, если вы продолжите подобным вздором расстраивать себе нервы — клянусь Богом, я уйду.
Она отвернулась и собралась уходить, но обернулась с лукавой улыбкой — как тогда, на берегу Хейе. Мужчина рванулся к ней, с жаром и внезапно вспыхнувшей силой притянул обратно и почти прижал к себе, обхватив одной рукой.
— А я не пущу! Не пущу тебя. Ты моя.
Его руки сомкнулись на талии девушки, как железные обручи, лоб запунцовел.
Анна с безотчетным испугом попыталась вырваться. То был страх цветущего здоровья перед лицом пульсирующего перенапряжения лихорадочной, больной жизни. Но все же, стиснув зубы, она осталась у кровати, неколебимая, как статуя, с прямой спиной и высоко поднятой головой — и позволила больному прижаться горячим лицом к ее бедру. Девушка положила руку ему на голову и провела по волосам, мягким движением, едва касаясь, как приглаживала фиалки.
— Послушайте, — тихо обратилась она к нему, — вы негодный мальчишка. Сначала прогуляли здоровье на пирушках, простудились, заработали дурацкое воспаление, и вам все равно, что волнуются ваши мама и невеста. А теперь еще и меня смешите вздорными, речами. Вы глупыш, глупыш!
— Полно, будет, — взмолился юноша.
— Все вы, сильные мужчины, таковы. Забияки, которые мгновенно впадают в отчаяние, стоит им ушибить мизинец. Главная радость — довести до слез
