Спящие воспоминания - Патрик Модиано
— Я не знал, как ее зовут, — сказал я.
Мадлен Перо склонила голову, как будто пыталась отчетливее вспомнить эту женщину. А может быть, и другие детали своей тогдашней жизни.
— Я не раз бывала у нее в Плато-д’Асси…
Она забыла о моем присутствии. Я молчал, мне не хотелось отвлекать ее от этих мыслей. После долгой паузы она повернулась ко мне:
— Я и подумать не могла, что вы мне напомните обо всем этом.
Она выглядела такой взволнованной, что я подумал, не сменить ли тему.
— Женевьева говорила мне, что вы даете уроки йоги. Я бы очень хотел поучиться йоге у вас.
Мадлен Перо меня не слышала. Снова склонив голову, она, очевидно, рылась в памяти, пытаясь извлечь немногие оставшиеся у нее воспоминания об этой аптекарше из Плато-д’Асси.
Она придвинулась ко мне ближе. Наши лица почти соприкасались. Она заговорила совсем тихо:
— Я была очень молода… наверно, в вашем возрасте… у меня была подруга, ее звали Ирен… Это она привела меня на собрания к Гурджиеву… в Париже, на улице Колонель-Ренар… У него была целая группа учеников…
Она говорила быстро, отрывисто, как будто обращалась к исповеднику. И мне было немного неловко. Ни по возрасту, ни по опыту я не подходил на роль духовника.
— А потом я уехала с моей подругой Ирен в Верхнюю Савойю… в Межев и Плато-д’Асси… Ей прописали курс лечения в санатории в Плато-д’Асси…
Мадлен Перо готова была рассказать мне всю свою жизнь. Много самых разных людей делали это в последующие годы, и я часто задавался вопросом почему? Должно быть, я внушал доверие. Мне нравилось слушать людей и расспрашивать их. Я часто ловил обрывки разговоров незнакомых людей в кафе. Записывал их, как мог незаметно. По крайней мере, эти слова не были навсегда потеряны. Они заполнили пять тетрадей, с датами и многоточиями.
— Ирен — это та, что надписала вам «Памяти Ангела»? — спросил я.
— Точно.
— Там в конце написано: «Шаг в пропасть». Я хорошо знаю «Шаг в пропасть».
Она нахмурила брови, как будто припоминая.
— Это было ночное заведение, куда я ходила с Ирен.
Я не забыл это разрушенное здание по дороге к Мон-д’Арбуа, часть которого сохранила следы пожара. На фасаде еще висела табличка светлого дерева с надписью красными буквами «Шаг в пропасть». Я провел несколько месяцев в пансионе в нескольких сотнях метров оттуда, чуть выше.
— С тех пор я больше не была в Верхней Савойе, — сказала Мадлен Перо сухо, как будто ей хотелось закончить наш разговор.
— А после знакомства с Гурджиевым вы участвовали в «группах»?
Казалось, мой вопрос ее удивил.
— Я спрашиваю об этом потому, что мать моего друга и аптекарша из Плато-д’Асси часто употребляли это слово…
— Этим словом пользовался сам Гурджиев, — ответила она. — «Рабочие группы»… «работа над собой»…
Но я думаю, ей не хотелось пускаться со мной в более конкретные объяснения о доктрине Георгия Ивановича Гурджиева.
— Ваша подруга Женевьева… — вдруг сказала она. — Просто невероятно, до чего она похожа на Ирен… Увидев ее впервые в том кафе напротив Валь-де-Грас, я испытала шок… Мне показалось, что это Ирен…
Меня нисколько не озадачило ее признание. Так много странных слов я слышал еще в детстве из-за приоткрытых дверей, тонких стен гостиничных номеров, в кафе, залах ожидания, ночных поездах…
— Я очень беспокоюсь за Женевьеву… Вот о чем я хотела с вами поговорить…
— Беспокоитесь? Почему?
— Она так странно живет… как будто иногда собственная жизнь ее не касается… Вы не находите?
— Нет.
— Любопытно, почему вам это невдомек… Иной раз кажется, что она идет мимо своей жизни… Вы не замечали? Она никогда не напоминала вам сомнамбулу?
Это слово было связано для меня с названием балета, виденного в детстве и оставшегося прекрасным воспоминанием. Я пытался найти сходство между Женевьевой Далам и той балериной, которая медленно, вытянув вперед руки, поднималась по лестнице.
— Сомнамбулу… возможно, вы правы, — согласился я.
Мне не хотелось ей перечить.
— Ирен была в точности как она… в точности… Тоже временами будто отсутствовала… Я пыталась с этим бороться…
— А что думал об этом Гурджиев?
Я задал этот вопрос и сразу пожалел. Мне случалось в ту пору задавать такие вот неуместные вопросы. Просто чтобы прекратить разговор. Слушая людей и выказывая им максимум внимания, я порой испытывал чувство усталости и внезапное желание обрубить концы.
— Гурджиев хорошо на нее влиял. И на меня тоже. Я всегда уговаривала Ирен не бросать его учение.
Она повернулась ко мне и долго смотрела в упор. Я робел перед ней.
— Мы должны помочь Женевьеве.
Ее тон, такой серьезный, почти убедил меня, что над Женевьевой Далам нависла неминуемая угроза. Однако я не понимал, как ни ломал голову, о какой угрозе могла идти речь.
— Надо, чтобы вы убедили ее пожить здесь.
Я удивился, что именно мне она доверила такую миссию.
— Не следует Женевьеве жить в отеле. Ирен была в точности такая же… Мне хорошо знакома эта беда… Три месяца я уговаривала ее хотя бы выйти из этого ужасного отеля на улице Армайе. К счастью, собрания у Гурджиева проходили неподалеку… иначе Ирен и вовсе не покидала бы свой номер целыми днями…
Решительно, эта Ирен много значила в ее жизни.
— Отель, где она жила, был недалеко от дома Гурджиева? — спросил я.
— Метрах в пятидесяти… Ирен сняла номер в этом отеле, чтобы быть как можно ближе к Гурджиеву.
Вот так достаточно бывает случайно пересечься с человеком, или встретить его два-три раза, или услышать разговор в кафе, в коридоре поезда, чтобы в руках у тебя оказались крупицы его прошлого. Мои тетради полны обрывков фраз, произнесенных безымянными голосами. И сегодня на точно такой же странице я пытаюсь записать несколько слов, оброненных почти пятьдесят лет назад некой Мадлен Перо, даже не будучи уверен, что ее так звали. Ирен, Плато-д’Асси, Гурджиев, отель на улице Армайе…
«Вам необходимо убедить Женевьеву пожить здесь…»
Снова она заговорила тихим голосом, приблизив свое лицо к моему. Она смотрела мне прямо в глаза, и от этого взгляда я чувствовал какое-то оцепенение, так бывает во сне, когда хочешь бежать, но остаешься на месте, как пригвожденный.
Прошло, наверно, довольно много времени, несколько часов, которых я почти не могу припомнить, что называется, провал в памяти. Вечерело, гостиная тонула в сумраке, а я все еще сидел с ней на красном диванчике.
Она встала и зажгла светильник между окнами. Потом направилась к книжному шкафу и выбрала на полках
