Правило 24 секунд - Юля Артеева
Втягивая воздух через раскрытые губы, я оборачиваюсь к Гордею и встречаю его крайне самодовольный взгляд.
Крайняя степень возмущения заливает жаром мое лицо.
– Меня все устраивает, – говорит Наумов, глядя на меня из-под челки.
Я же прижимаю к груди рюкзак и, стараясь звучать не слишком агрессивно, уточняю:
– Могу идти?
– Да, свободны. С вашими родителями согласовано, все считают эксперимент жизнеспособным. Маш – твои нормативы, Гордей – это список работ, которые нужно сдать.
Алевтина Борисовна раздает нам распечатанные листы, и я свой хватаю, не глядя. Подскакиваю на ноги и из класса вылетаю пулей. Пробегаю мимо Ефима и лечу по коридору. Но меня быстро догоняет задорный мальчишеский смех, а потом и сами братья близнецы. Пристраиваясь с обеих сторон от меня, идут в ногу. При этом каким-то образом я почти бегу, а они расслабленно шагают.
– Рыженькая разозлилась? – спрашивает Ефим.
Я тут же огрызаюсь:
– У меня имя есть.
– Фим, у нее имя есть, – говорит Гордей с откровенным весельем в голосе, которое маскирует притворно назидательным тоном.
– Простите, Мария! Вы злитесь, миледи?
Молчу и натужно гоняю воздух. Вдыхаю, выдыхаю. Эти двое меня смущают. И выкручивают напряжение, моральное и физическое, просто на максимум. Чувствую себя как сжатая пружина, только тронь, и выстрелю куда-то в небо.
– Классная сказала, что мы должны подтянуть друг друга по разным предметам. Я теперь личный тренер Машу, – поясняет Гордей брату.
Краем глаза вижу, как они переглядываются и ржут.
Торможу и с возмущением смотрю на Гордого, как зовет его Ефим. Закидываю рюкзак на плечо и цежу:
– Тебе не кажется, что мы не в равных условиях? У тебя только физра, а у меня хренова туча предметов! Ты наверняка тупой как валенок, как я тебя научу?!
Братья снова заходятся смехом. Ефим хлопает меня ладонью по плечу и сочувственно сообщает:
– Тяжело же тебе придется, подруга.
– С каких пор мы друзья?
– Видимо с тех, когда ты получила задание обучать моего тупого братца.
Смотрю то на одного, то на другого. Скуластые узкие лица, нахальные взгляды, сережки-кольца блестят в крыльях носа. Я странно себя чувствую рядом с ними, и мне это не нравится. Совершенно точно робею, ужасно смущаюсь, все остальные эмоции описанию и какому-либо понимаю не поддаются. Из-за смятения огрызаюсь:
– Может, вы сядете скоро, и учить никого не придется.
Об этой вспышке жалею сразу же. Вижу, как застывают оба. Карие глаза темнеют, желваки прочерчивают косые линии по лицам. Мне казалось, они знают о своей репутации, и что их это забавляет в некотором смысле. Что они куражатся из-за этих слухов. Но, возможно, их история чуть сложнее, чем мы с одноклассниками себе придумали.
Гордей наконец кивает, глядя на меня бесстрастно, и говорит:
– Да, может быть. Немного осталось подождать.
И, переглянувшись, они уходят, будто за этот короткий зрительный контакт успевают обсудить, что со мной им ловить больше нечего.
Я остаюсь стоять посреди школьного коридора, сжимая лямку рюкзака. Чувствую себя виноватой. Вдруг все, что говорят о Наумовых, неправда? Вдруг я их только что сильно обидела?
Глубоко вздыхаю и начинаю двигаться. Иду к лестнице, на ходу достаю телефон. Пишу Славе, что закончила, но он не отвечает. Знаю, что Яна с Ирой уже ушли в торговый центр за покупками, так что я с ними уже не успеваю. Пока доеду, уже нужно будет идти за Асей.
Когда спускаюсь на первый, какое-то время еще топчусь на лестничной клетке. Хватаюсь рукой за поручень и выстукиваю нервный ритм большим пальцем. Гипнотизирую взглядом одну галочку на своем сообщении. Ковалев даже не читает.
Тогда, испытывая, ко всему прочему, еще и острое разочарование, иду одеваться. Егор обычно возвращается из школы сам, я его только отвожу. Его обратный путь мама прослеживает по часам с геолокацией. Я забираю брата только по вторникам и четвергам, когда он задерживается допоздна на секции по баскетболу.
Поэтому выхожу на крыльцо одна и вдыхаю холодный весенний воздух полной грудью. Нечасто у меня получается остаться в одиночестве. Вдеваю наушники в уши, включаю случайный выбор, сбегаю по ступеням и иду домой.
Всю дорогу отчаянно наслаждаюсь всем вокруг. Тем, как красиво и отчаянно быстро пробуждается после зимы природа, но в большей степени тем, что вокруг меня не орет ни один ребенок. Роскошь, учитывая весь наш цыганский табор. Ну вы помните.
Телефон вибрирует, и сердце с ходу начинает стучать нервно и радостно. Слава прочитал и хочет встретиться?
Слав, я закончила, ты где? Может, увидимся?
Малышка, я с пацанами. Тебе будет неинтересно. Завтра уже.
Конечно. Что делаете?
Проверяешь?
Нет, просто спрашиваю. Не сердись
Две галочки сообщают о том, что Слава сообщение прочел, но ответить нужным не посчитал. Ничего нового.
Остановившись посреди дороги, я еще какое-то время смотрю на окошко нашего диалога в ожидании того, что он хоть что-то напишет. Достаточно хорошо уже знаю Ковалева, но каждый раз надеюсь на то, что он начнет относиться ко мне чуть более трепетно. Все внутри неприятно сжимается. Отношения со Славой это не то чтобы американские горки, но… не знаю, я просто как будто все время сижу голым задом на вулкане.
Блокирую экран и убираю смартфон в карман. Снова чувствую себя виноватой. Стараюсь быть идеальной девушкой, но постоянно косячу.
Настроение неуловимо портится, и я уже не рада своему одиночеству.
Глава 6
Маша
Вечером я читаю Асе книжку, сидя на ее кровати, застеленной постельным бельем с изображениями героев из «Холодного сердца». Под моей рукой маленький Олаф, и я периодически неосознанно глажу смешного снеговика.
Сестра молчит, сопит сосредоточенно и сонно, изучает иллюстрации. Ася, конечно, сгусток чистейшей энергии, но некоторые правила она соблюдает беспрекословно. Например, не перебивать, когда я читаю ей.
– Конец, – мягко говорю я, закрывая книгу.
– Пить, – тут же реагирует Ася.
Подаю ей стакан, смотрю, как медленно и обстоятельно она пьет, поглядывая по сторонам, вероятно в раздумьях, чем бы еще отсрочить отход ко сну.
Потому произношу строго:
– Все, ложимся.
– Ты не ложишься, – бубнит обиженно, тем не менее укладываясь на
