Правило 24 секунд - Юля Артеева
Один из них поднимает голову наверх, скользит взглядом по окнам и находит место, где я стою. Отсюда непонятно, видит он меня или нет, но я снова покрываюсь мурашками. Слишком пугающий за ними тянется флер. Задерживаю дыхание, глядя с высоты третьего этажа на красивое лицо Наумова.
Они, наверное, никогда не уговаривали девушку провести с ними ночь. Наверняка даже не спрашивали. Мне стоит быть благодарной за то, что Слава ведет себя так деликатно.
Моргаю и отвожу взгляд.
Поворачиваюсь к девочкам и говорю с беспечной улыбкой:
– Слава ничего не сказал. Ему до них дела нет.
Яна вздыхает:
– Похоже на Ковалева. Когда у него эфир?
Возвожу глаза к потолку, подсчитывая, потом отвечаю:
– Либо в эту пятницу, либо в следующую, либо уже в конце месяца. Он дня за четыре только узнает.
Девчонки активно кивают. Знаю, что немного завидуют, но стараются это не показывать. Если Ковалев выбрал меня, значит, с этим никто не смеет спорить. Переключив внимание на математика, указываю подругам на него подбородком. А сама бросаю вороватый взгляд за окно. Там пусто.
Испытывая то ли разочарование, то ли удовлетворение, я хмурюсь. Сжимаю лямку рюкзака и иду вместе со всеми к кабинету. Наверное, мне просто приятно внимание. До того, как Слава предложил мне встречаться, никто из парней не был всерьез мной заинтересован. Скорее всего, эти двое просто вскрывают какую-то мою заветную потребность в том, чтобы быть заметной.
Сажусь на свое место и, закусив губу, рассеянно листаю тетрадь. Мне нравится, как шуршат исписанные страницы. Звук успокаивает.
Нельзя вечно гнаться за чужим одобрением. Или можно? Разве Ира с Яной не в той же самой гонке вместе со мной?
Смотрю на место справа от себя. Пустует уже четыре недели, и мое сердце каждый раз неприязненно сжимается при мысли об этом.
Отвлекаюсь на то, как резко распахивается дверь. Уже стоя на пороге, братья Наумовы показательно стучат в дверной откос.
– Можно? – интересуется один из них.
И почему-то мне кажется, что это Ефим. То ли у него лицо чуть более узкое, то ли взгляд менее тяжелый, но я будто на мгновение улавливаю отличие. А потом тут же утрачиваю, когда они встают в одинаковую стойку, засунув руки в карманы джинсов.
– О, – весело отзывается Виктор Валентинович, – тангенс и котангенс. Прошу!
Близнецы фыркают, а затем смеются, но не издевательски, что меня порядком удивляет, потому что математик наш очень крутой преподаватель, но явно на своей волне, и не заметить это невозможно. А Наумовы похожи на парней, которые будут гнобить людей, стоит им только почуять первую каплю крови.
Они снова садятся за мной, а я автоматически свожу вместе полы рубашки и концентрируюсь на учителе.
– Машу, – шепчет один из них, делая ударение на последний слог.
Я молчу, записывая тему урока, но меня снова догоняет тяжелый шепот:
– Машу.
Обернувшись через плечо, шиплю:
– Меня зовут Маша.
– Машу, – повторяет он упрямо, – это твой парень?
– Виктор Валентинович? – не удерживаюсь от тупой шутки. – Нет, это наш математик.
– А чувак с волосами до пола?
Разозлившись, поворачиваюсь к ним и агрессивно обвожу взглядом обоих. Понятия не имею, кто из них кто.
Говорю тихо, но твердо:
– Это не ваше дело. И не надо так о нем говорить.
– Не скоро ты распечатаешь рыженьких, – притворно вздыхает один из них, который до этих пор молчал.
Я закатываю глаза и возвращаюсь к своей тетради. Честно говоря, просто не могу им достойно ответить, поэтому делаю вид, что не собираюсь с ними разговаривать в принципе. У меня есть парень. Ему бы это не понравилось.
И больше не реагирую на то, как Гордей, а я теперь уверена, что это именно он, на разные лады повторяет за моей спиной «Машу». С ударением на последний слог.
Мы пишем контрольную, и я решаю сосредоточиться на важном.
Глава 5
Маша
На последнем уроке литературы близнецы почему-то отсутствуют, и я вздыхаю спокойно. Слушаю про Ахматову и сдерживаюсь от ненужных критичных комментариев. Я точно знаю, как себя надо вести и что писать в сочинениях, чтобы получать «отлично». Одного тройбана по физкультуре мне достаточно, поэтому со своим мнением я не лезу.
После звонка прощаюсь с девочками и отправляюсь к Алевтине Борисовне как на голгофу. Не знаю, что она мне предложит, но ощущаю себя в очереди на смертную казнь.
Когда захожу в кабинет, с удивлением обнаруживаю там обоих Наумовых.
– …и я надеюсь, что мы друг друга поняли, – договаривает наша классная, – Ефим теперь свободен, а Гордей задержится.
Неловко замираю на пороге, два раза стучу в открытую дверь:
– Можно?
Замираю в ожидании, пока историчка задумчиво изучает того Наумова, который остался. Как будто бы не уверена в том, кто из них ушел. Гордый смотрит в ответ насмешливо, развалившись на своем стуле.
Алевтина Борисовна наконец переводит взгляд на меня и говорит:
– Да, заходи, конечно.
Выдерживая дистанцию, я присаживаюсь на другой ряд и устремляю на классную внимательный взгляд.
Она по своему обыкновению передвигает предметы на столе, открывает ежедневник, листает его бездумно. Потом захлопывает так, что звук отдается эхом по кабинету.
Выпрямляю спину и смотрю на историчку в покорном ожидании. Эта тройка, конечно, жизнь мне не испортит, а вот аттестат – вполне вероятно.
Она говорит:
– Маш, я с твоим отцом говорила.
– Лиана просто, – начинаю запальчиво и тут же сбиваюсь, – то есть Лиана Адамовна… она не очень меня любит.
– Господи, Гордеева, я это, знаешь, сколько раз слышала? А я тут не так уж долго работаю!
Историчка хлопает в ладоши, от чего я моргаю:
– Короче, Лиана Адамовна согласилась изменить оценку, если ты сдашь нормативы по списку, – она прислоняет к губам пальцы, а потом растирает все лицо, не обращая внимания на косметику, – там непросто, я сразу скажу.
Я киваю без особых эмоций. Мне вообще без разницы. Спорт от меня так же далек, как Хогвартс. Для меня любые нормативы – это капец как сложно, а уж список, который заготовила для меня наша ведьма-физручка… Но классная уже переключается на Гордея:
– Теперь с тобой, друг мой. Я знаю, что твой электронный дневник мониторит тренер. И, – она делает паузу, одаривая его выразительным взглядом, – тебе нужны хорошие оценки, чтобы вернуться к тренировкам. Так?
Краем глаза вижу, как Наумов сжимает зубы, от чего на его лице проступают желваки, и следом кивает:
– Так.
– Отлично, – сообщает историчка скорее себе, чем нам, – тогда предлагаю вам следующую схему. Вы подтягиваете