Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
— Знаю, что немного.
— Тридцать рублей.
— Я денег достану… И место будет, ей-Богу будет, через того же Павлищева. Когда я намекнул этому скоту о Марье Евграфовне, он смутился… очень даже. Знает кошка, чье мясо съела! Я ее уговорю… Она попросит за меня, и он не посмеет отказать… Что ж ты не ешь, Варенька?.. Я для тебя сыр купил… Не посмеет… Он должен дать мне место, а не то…
— Опять какую-нибудь гадость придумаешь?.. — брезгливо спросила молодая женщина.
— Ах, Варенька!.. С такими людьми всякие средства хороши…
— И ты думаешь испугать Павлищева?
— И испугаю. Поверь, что испугаю… Я знаю, чем его испугать! Только бы Марья Евграфовна меня послушалась. Дура! Не понимает своего же счастья… Хотя бы ради сына взялась за ум… Могла бы его обеспечить!.. Я ведь, собственно говоря, ничего дурного ей не предлагаю! — прибавил Бугаев, заметив на лице жены презрительную гримасу. — Что, как ее Вася? — лучше ему?
— Нет… У него жар. Доктор был, говорит: сильная простуда…
— Знаешь ли что, Варенька?.. Поговори ты с ней… Попроси ты ее написать обо мне Павлищеву…
— Проси сам, а я не стану! — холодно промолвила жена и как-то вся съежилась, точно ей вдруг сделалось холодно.
В это время за стеной раздались выкрикивания певицы, имевшей успех на трех сценах. Она проделывала свои ежедневные упражнения: тянула ноты. А за тем предстояло еще прослушать сольфеджио и уже затем несколько арий.
Варенька, у которой и без того нервы были измотаны, проговорила со вздохом:
— О, Господи! И так каждый день!
— Хочешь, я попрошу ее перестать. Скажу, что ты больна?
— Не надо. Я раз ее просила через горничную. Она ответила, что она должна заниматься и, разумеется, права… Какое ей дело до других…
— Ну, так я пойду, Варенька, к Марье Евграфовне… Попрошу ее…
С этими словами он вышел в коридор, а молодая женщина несколько времени сидела в глубокой задумчивости, оставив работу. Наконец, она взглянула на детей, тихо игравших в отдалении, позвала их и вдруг с какою-то порывистою страстностью прижала к себе, и неудержимые слезы лились из ее глаз.
И бедная, измученная женщина думала в это время свою старую безотрадную думу о том, что если бы не эти ненаглядные ее крошки, то разве вынесла бы она всю эту каторгу и разве могла бы жить с этим человеком, которого она давно уже перестала любить и уважать.
Дети испуганно смотрели на мать, а за стеной певица выделывала рулады.
IV
В небольшой, чисто убранной, хорошо проветренной комнате того же «коридора сладких надежд», на мягком низеньком кресле у кровати сидела Марья Евграфовна с книгой в руках. Читала она, видимо, не внимательно, потому что поминутно поднимала глаза на спящего хорошенького мальчика, с белокурыми вьющимися волосами, и тревожно, вся напряженная, прислушивалась к его дыханию и прикладывала руку ко лбу и разгоревшимся щечкам ребенка.
Это была хорошенькая женщина, казавшаяся гораздо моложе своих тридцати лет, свежая, здоровая и крепкая, с пышным румянцем на щеках, хорошо сложенная, с тонкой, гибкой талией и с роскошными темно-русыми волосами, гладко зачесанными назад и собранными в виде коронки на темени. Было что-то необыкновенно милое, простое и располагающее в чертах этого пригожего, открытого и серьезного лица и особенно в этих больших темных глазах, кротких и вдумчивых, с большими пушистыми ресницами. Одета она была очень скромно, но опрятно и не без некоторого изящества, свидетельствующего о вкусе и привычке не распускать себя. Поношенное черное шерстяное платье сидело на ней ловко, и вся она имела необыкновенно свежий и опрятный вид — эта небольшого роста женщина, когда-то любившая Павлищева до безумия и не мало перенесшая из-за него горя.
В самом деле, тяжело было ей, молодой девушке, брошенной с двумя детьми на произвол судьбы в маленьком городке на общее глумление и позорище. Надо было много выносливости, энергии и силы материнского чувства, чтоб не сойти с ума или не пасть духом от отчаяния после того, как человек, которого она беззаветно любила, на которого молилась, считая высшим существом, — поступил с ней так бессердечно, так жестоко! Через два три месяца после разлуки он даже не отвечал на ее письма, в которых она просила не денег — о, нет! — а слова любви и утешения. А она так ждала этого слова, бедная, только что потерявшая одного ребенка, голодавшая, оставшаяся почти без практики и не знавшая, к кому обратиться за помощью. Родители ее давно умерли; была в Сибири тетка и состоятельная, но Марья Евграфовна ее совсем не знала. Был у нее еще брат гимназист в Москве, но что мог он для нее сделать? В этот ужасный период ее жизни каких только унизительных предложений не делалось ей! Один купец предлагал взять ее на содержание, а один помещик звал в деревню к нему в экономки, но с тем, чтобы она отдала своего сына в воспитательный дом. Сколько слез пролила она в своей убогой комнатке у старушки-мещанки, и сколько горьких дум передумало это кроткое существо, так горько обиженное на заре своей жизни и так поруганное за свою любовь и веру в людей! Спасибо добрым людям, которые помогли ей в ту пору уехать из маленького городка, где все знали ее историю. В числе этих людей был, между прочим, и Бугаев и, главное, его жена. Они снабдили Марью Евграфовну небольшою суммой, собранной тремя-четырьмя человеками, и она переехала в губернский город.
Несколько тяжелых лет пережила она в борьбе с нуждой, испытывая всевозможные лишения, но честно и упорно выносила в битве жизни все суровые испытания ради этого маленького Васи, которому она отдала свою жизнь, пугливо сторонясь всякой привязанности и считая себя не вправе делить свою любовь. А искушения бывали! Только года через три, когда она, при помощи одного почтенного врача, приобрела практику и получила еще постоянное место в больнице, Марья Евграфовна несколько вздохнула от лишений и могла не только без ужаса думать о завтрашнем дне, но даже и откладывать кое-что, чтоб иметь возможность впоследствии дать образование своему Васе. Им одним она только и жила. Им, что называется, дышала. Для него, кажется, она старалась пополнить свое образование, читала в свободное время и слушала лекции одного из профессоров университета, читавшего специальный курс. Несколько месяцев тому назад, судьба ей улыбнулась. Марья Евграфовна совершенно неожиданно получила от сибирской тетки пять тысяч наследства и могла теперь на время
