Аэростаты. Первая кровь - Амели Нотомб
Я объяснила в меру своих сил. Она скорчила брезгливую гримасу:
– Да этот тип просто извращенец, подглядывает за вами из кабинета!
– Я тоже так считаю. Я пыталась возражать, но ему плевать.
– Почему ты не бросишь?
– Он хорошо платит. И парень занятный.
– Ты не влюбилась, надеюсь?
– Ему шестнадцать лет!
Доната расхохоталась.
– Ну, успокоила! – заявила она с таким ехидством, что я с трудом подавила искушение съездить ей по физиономии. – Когда у тебя следующее занятие?
– Не знаю. Он позвонит, когда прочтет “Илиаду”.
– Давай-давай, жди. Парень едва умеет читать, а ты ему сунула “Илиаду”? Ты хочешь его унизить!
– Ему не понравилось “Красное и черное”.
– Поэтому он полюбит Гомера! Не понимаю твою логику.
Тут я была с ней согласна. Но чтобы последнее слово осталось за мной, тупо сказала:
– Это гарантирует мне несколько дней покоя.
Грегуар Руссер позвонил на следующее утро:
– Мой сын дочитал “Илиаду”. Приходите сегодня в обычное время.
Я была ошарашена и заподозрила жульничество. Я отправилась в универ в отвратительном настроении. День тянулся бесконечно. Даже преподаватель этимологи, которой я всегда увлекалась, показался мне нудным.
В четыре часа я пришла в их красивый особняк. Мой ученик лежал на полу, но мгновенно вскочил, чтобы поприветствовать меня. Я подумала, что он, наверно, наглотался чего-то: у него был блуждающий взгляд.
– Здравствуйте, Пий!
– “Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…”[3]
– Вы выучили “Илиаду” наизусть?
– А что, стоило бы! Мне страшно понравилось!
Он был почти в трансе. Я вгляделась в его зрачки – они выглядели нормальными.
– Вы прочли все до конца?
– Конечно! Это супергениально! Наконец-то грандиозная история с настоящим размахом.
– Можно так это выразить, да.
– Не то что ваш Стендаль и его шуры-муры в спальне. В Америке про “Илиаду” сказали бы It’s bigger than life![4]
Я засмеялась. Потом, заподозрив обман, спросила:
– Вам ни разу не было скучно во время чтения?
– Было, в самом начале. Через описание греческого флота я еле пробился. Такое впечатление, словно автор благодарит своих спонсоров.
– Не было их у него!
– Догадываюсь. Называйте как угодно. Но он переборщил с кораблями и с этим name dropping[5]. Правда же, как будто перед ним лежит список и все знаменитые греческие кланы потребовали их упомянуть, чтоб потом хвастаться. “Почитайте «Илиаду» и увидите: мой старикан участвовал в Троянской войне!”
– Но это все-таки красиво – подобное восславление кораблей.
– Мне кажется, это еще и способ привлечь внимание к неоднозначной роли Посейдона. Он единственный из богов в свое время помогал троянцам, строил стену для защиты города. Он вполне мог бы устроить бурю и отправить греческий флот на дно.
– Но тогда не было бы войны. А боги хотели, чтобы была война.
– Да, будто им доставляет удовольствие смотреть, как смертные дерутся. Но их можно понять: рассказ о битвах захватывающий и великолепный. Единственное, что раздражает: чувствуется, что Гомер за греков.
– Он грек.
– Ну и что? Я не троянец, но я за них.
– Вы прочли предисловие к “Илиаде” Жана Жионо?
– Я похож на человека, который читает предисловия? И так ясно, что греки сволочи.
– Они хитрые.
– Они подлые. Ненавижу их. А троянцами я восхищаюсь, особенно Гектором.
– Что вам в нем нравится?
– Он благородный, храбрый. И у нас с ним есть кое-что общее: он астматик.
– В тексте нет слова “астма”.
– Да, но описание приступа ясно говорит об этом. Я узнал симптомы. И я понимаю, что у него аллергия на греков!
– Однако греки тоже кое-чем интересны. Одиссей, например.
– Одиссей? Мерзавец! Финт с Троянским конем – какая низость!
– Бойся данайцев, дары приносящих.
– Вот именно! Сыграть на вере других людей, придумать псевдоперемирие – тошнит меня от вашего Одиссея.
– Это война.
– Ну и что? Не все средства хороши.
– Тогда не было Женевской конвенции.
– Троянцам и в голову не пришло бы совершить такую ужасную вещь.
– Да. Поэтому они терпят поражение.
– Плевать. Правда на их стороне.
– А Ахилл вас не восхищает?
– Этот вообще выродок. Карикатура на американского вояку. То, что нам подается как храбрость, – просто тщеславие дурака, который настолько уверен в покровительстве богов, что считает себя неуязвимым.
– Плач над телом Патрокла вас не тронул?
– Гротеск! Все тот же американский warrior[6], который пачками мочит врагов без малейших угрызений совести, но не может смириться с тем, что убили одного из его людей.
– Его лучшего друга, вы хотите сказать.
– А он? Скольких лучших друзей троянцев убил он сам?
