Аэростаты. Первая кровь - Амели Нотомб
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Аэростаты. Первая кровь - Амели Нотомб краткое содержание
Блистательная Амели Нотомб, бельгийская писательница с мировой известностью, выпускает каждый год по роману. В эту книгу вошли два последних – двадцать девятый и тридцатый по счету, оба отчасти автобиографические. «Аэростаты» – история брюссельской студентки по имени Анж. Взявшись давать уроки литературы выпускнику лицея, она попадает в странную, почти нереальную обстановку богатого особняка, где ее шестнадцатилетнего ученика держат фактически взаперти. Чтение великих книг сближает их. Оба с трудом пытаются найти свое место в современной жизни и чем-то напоминают старинные аэростаты, которыми увлекается влюбленный в свою учительницу подросток. «Анж – это я в девятнадцать лет», – призналась Нотомб в одном из интервью. «Первая кровь» – роман об отце писательницы, крупном дипломате, скоропостижно умершем в 2020 году. Оказавшись в заложниках у конголезских мятежников, молодой бельгийский консул Патрик Нотомб стоит перед расстрельным взводом в ожидании казни и вспоминает каждую минуту двадцати восьми лет своей жизни – детство, юность, любовь. Амели как бы смотрит на мир глазами отца и, воспроизводя его исповедь, превращает ее в триллер. Роман отмечен во Франции премией Ренодо, а в Италии одной из главных литературных наград Европы – премией Стрега. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Аэростаты. Первая кровь читать онлайн бесплатно
Амели Нотомб
Аэростаты. Первая кровь
Les Aérostats © Editions Albin Michel – Paris, 2020
Premier Sang © Editions Albin Michel – Paris, 2021
© И. Кузнецова, “Аэростаты”, перевод на русский язык, 2022
© И. Стаф, “Первая кровь”, перевод на русский язык, 2022
Аэростаты
Орианне
Я еще не знала, что Доната принадлежит к категории людей, обиженных на весь белый свет. От ее упреков мне делалось стыдно.
– Как можно оставлять ванную комнату в таком виде!
– Прости! Что не так?
– Я ни к чему там не прикасалась. Ты должна сама осознать.
Я отправилась в ванную посмотреть. Ни лужи на полу, ни волос в сливном отверстии.
– Не понимаю.
Она со вздохом подошла:
– Ты не задернула занавеску душа. Как она, по-твоему, высохнет, если висит гармошкой?
– А, да.
– И не завинтила флакон шампуня.
– Но это же мой.
– Ну и что?
Я послушно завинтила то, что называла про себя не “флакон”, а просто “шампунь”. Мне определенно не хватало утонченности.
Ничего, Доната меня научит. Мне всего девятнадцать лет. А ей двадцать два. Я была в том возрасте, когда эта разница еще кажется значительной.
Постепенно я заметила, что она так ведет себя практически со всеми. Я слышала, как она по телефону обрывала собеседников:
– Вы считаете нормальным говорить со мной в таком тоне?
Или:
– Я не позволю так со мной обращаться.
И бросала трубку. Я спрашивала, что случилось.
– По какому праву ты слушаешь мои телефонные разговоры?
– Я не слушала, я слышала.
Когда я первый раз воспользовалась стиральной машиной, разыгралась целая драма.
– Анж! – закричала она.
Я явилась, готовая к худшему.
– Что это такое? – спросила она, указывая на белье, которое я развесила, где сумела.
– Я прокрутила машину.
– Мы тут не в Неаполе! Суши свои вещи в другом месте.
– А где? У нас ведь нет сушки.
– Ну и что? Разве я развешиваю белье где попало?
– Тебе можно.
– Не о том речь. Это безалаберность, пойми. И не забывай, что ты в моем доме.
– Я же плачу за проживание, разве нет?
– Ах, значит, раз платишь, то можешь творить что угодно?
– Нет, серьезно, как я, по-твоему, должна поступать с мокрым бельем?
– На углу есть прачечная. С сушкой.
Я усвоила информацию, твердо решив больше никогда не пользоваться ее стиральной машиной.
Довольно скоро мы добрались вообще до параллельной вселенной.
– Объясни, будь добра, зачем ты переложила мои кабачки?
– Я не перекладывала твои кабачки.
– Не отпирайся!
Это “Не отпирайся!” насмешило меня.
– Ничего смешного! Пойди посмотри.
Она показала мне в холодильнике кабачки, лежавшие слева от моей брокколи.
– Ах да, – сказала я. – Мне пришлось их подвинуть, чтобы положить брокколи.
– Вот видишь! – воскликнула она, торжествуя.
– Мне же надо было куда-то положить брокколи.
– Но не в мой ящик для овощей.
– А другого нет.
– Ящик для овощей принадлежит мне. Не смей его открывать.
– Почему? – тупо спросила я.
– Это слишком интимно.
Давясь от смеха, я бросилась к себе в комнату, чтобы не расхохотаться при ней в голос. Однако она была права: ничего смешного. Доната оказалась феерической занудой, но деваться некуда: пытаясь снять комнату, более выгодного варианта я не нашла. Мои родители жили слишком далеко от Брюсселя, чтобы я могла кататься туда-сюда.
В прошлом году я ютилась в жалкой конуре в студенческом общежитии для будущих филологов: ни за какие блага мира я бы не вернулась в это логово, где моим соседом был тошнотворный дебил и где даже в его отсутствие стоял жуткий гвалт и днем и ночью, я не могла там ни спать, ни заниматься, что для студентки большая проблема. Не знаю, каким чудом я сумела окончить первый курс, но не собиралась так рисковать в дальнейшем.
У Донаты я жила в отдельной комнате. Вирджиния Вулф глубоко права: нет ничего важнее[1]. Пусть не самая шикарная, комната эта была для меня такой роскошью, что я соглашалась терпеть все бесчинства Донаты. Она никогда ко мне не заходила – не столько из уважения к моему личному пространству, сколько из брезгливости. В глазах Донаты я
