Елена Ржевская - Земное притяжение
Старуха Кечеджи говорит, что Матюша будто восемь классов гимназии кончил - такой он деликатный и выдержанный.
И вот есть же в семье готовый образец - старайся только во всем брать пример с него, и тебя будут уважать и на производстве и дома. Будь как Матюша!
Но Лешка плевать хотел на готовые образцы. Он пойдет своей дорогой, он еще всем покажет!
- Мамуля, вы еще пожалеете, что так говорили обо мне!
Но пока что он не вышел ни на какую дорогу, а вечно где-то слоняется, попусту проводя дни.
А давно ли он,, в пионерском галстуке на шее, собирал лом по дворам. Говорят, были, правда, отдельные выходки у него: курил на перемене, а однажды в воспитательский час спустился по водосточной трубе из окна с четвертого этажа школы. Не все, конечно, было гладко. Но вот в сочинениях он очень мало ошибок делал, и учительница Ольга Ивановна считала, что из него толк будет.
А теперь что же? Школу бросил, ни к какому делу не пристал.
Глава вторая
- Ну и почерк!
Женщина зашла за его стул и через его плечо смотрела, как он заполняет анкету. Лешка вообще-то мог писать лучше, в школе нареканий на его почерк не было, но сейчас у него отчего-то вздрагивала рука и брызгались чернила, и он с трудом соображал, как должен отвечать на вопросы.
Кадровичка направилась к своему столу. Лешка мельком глянул на нее. Скошенные плечи, неустойчивая, подпрыгивающая походка.
Теперь, когда она не стояла больше за его стулом, он немного успокоился. "Взысканий не имел", "не привлекался", "в белой армии не служил", "в плену не был" - дело пошло быстрее.
Он кончил, встал и протянул ей анкету. Она долго изучала ее, расставив широко локти на столе. Рот у нее маленький, верхняя губка подмалевана и распадается посредине надвое, точно бантик. Губки как из прошлого века. Но в общем симпатичная особа, ничего не скажешь. Голову от такой не потеряешь, но так ничего себе.
- А где же трудовая книжка?
- Нету.
Она откинулась на спинку кресла. Фасад этой женщины ничего общего не имеет с неуверенной спиной. Тяжелую грудь украшают рюшики крепдешинового цветастого платья, надо лбом высится уложенная в корону коса.
Он вдруг заметил, что и она рассматривает его. Он хорошо знал этот взгляд. Смотрят, точно он чучело какое-то. Обычно он плевал на это. Но сейчас вдруг весь напрягся под ее взглядом. Страшно глупо это, но он волновался. Он даже пожалел, что не снял, идя сюда, свою пеструю косынку, и теперь чувствовал себя так, будто косынка сдавливала ему горло.
- Что только делается с нашей молодежью!-сказала кадровичка, покачивая из стороны в сторону головой.
Ему отлично было известно все, что она сейчас скажет.
- Вы о чем? - спросил он, приглаживая разлохмаченные волосы, стараясь сдерживаться, потому что помимо его воли в нем поднималось раздражение.
- Не у советской молодежи учитесь. Наша форма одежды другая. - Говоря это, она приподнялась на локтях и бросила взгляд через стол вниз, на обшлага его брюк.
В груди у него прямо-таки заколотилось от раздражения.
- У кого какой вкус в конце-то концов!
- Это не вкус, а распущенность.
Ну что с ней разговаривать. Ведь это как о стену головой.
Вот на ней, например, надето черт знает что - крепдешиновое платье в цветах с рюшиками - порядочное уродство, но ведь он не тычет ей в нос это.
- Почему вы думаете, что вы лучше всех все понимаете? Ну почему? - Он вспомнил, зачем пришел сюда, присмирел и добавил: - А вообще-то это все ерунда, кто как одет. Не имеет значения.
- Еще как имеет! У нас передовое предприятие. Моральный облик молодого рабочего...
Лешка понял: работы ему не видать. Он молча стоял, подавленный.
- Не кипятись. Ты сядь. - Он опустился на стул. - Ну и народ. Мы такими не были. - Она включила маленький вентилятор, стоявший на столе, и наклонилась к нему, - Это все оттого, что не знакомы с трудностями. Поверь мне. Привыкли, чтоб вас опекали, нянчились с вами. Вот и растете уродами. Вам подавай все в готовом виде.
Он почувствовал такой гнет и уныние от этих слов, что ему страшно захотелось испариться отсюда. Ветер обдувал ее лицо, шевелил на лбу прядки волос. Наклонившись, подставив лицо под вентилятор, она снизу смотрела на Лешку мягкими карими глазами.
- Я не обо всех, конечно, - строго добавила она. - Есть прекрасные кадры молодежи. Ты вот поезжай на восток, на большие стройки. Послушай меня. Трудности там, конечно, есть, так на то и молодость. Зато попадешь в большой здоровый коллектив. Всю эту гниль с тебя собьет. Поваришься в таком коллективе, характер закалишь и станешь человеком. Это ведь тебе на всю жизнь,-горячо убеждала она.-Ты сам себя потом не узнаешь. Поверь мне. Только не надо бояться трудностей.
- Все учат! На нервы действуют, честное слово.
Она выключила вентилятор, села, выпрямившись.
- Мы не такие были. Много переживать приходилось. Благодаря этому и вышли на большую дорогу. А вы? - с жаром говорила она, заглядывая в лицо Лешке. - Ведь вы каждый о себе думаете, а не о стране в целом. Что с вами делать? Ну что?
Она горячилась, но не кричала, а старалась, чтобы до него дошло то, чем она так сильно озабочена. Как бы там ни было, Лешка почувствовал себя тронутым. Конечно же не все благополучно. Взять хотя бы его.,.
- Только не в трудностях причина. Я, например, если честно, их не боюсь. Можете верить или нет.
Он хотел сказать, что, может быть, поедет на восток или еще куда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас он никак не может уехать.
Чисто личные обстоятельства. Сейчас ему совершенно необходимо устроиться на шаланду.
Кадровичка читала его анкету, и он замер, выжидая.
- Так где же трудовая книжка?
- Нету.
- Не понимаю. У тебя ее что, совсем нет? Как это может быть? Так ты работал на кроватной фабрике или нет?
- Работал, но мало совсем. Я ж вам говорил. Так что не успели выдать.
- Ах, вот что - не успели, - сказала она таким тоном, что Лешка даже взмок, поняв: она не верит ему.
- Ну да. Не успели.
- Понятно. - Она покладистR сложила руки на стекле, покрывающем письменный стол. - Не ты первый. Позволяете себе много... Что вам трудовой стаж! Запачкаете трудовую книжку, бросите ее, давай новую!
Он понял, в чем она подозревает его.
- Говорят же вам1 Не оформляли. Там ведь сначала испытательный срок был. А я ушел, не стал оформляться..,
- Вот-вот, - сказала она.
Он почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Но он молчал. Он сдерживался. Он даже сам удивлялся, как крепко держал себя в руках. Ему во что бы то ни стало необходимо было устроиться на шаланду.
- Ваше дело. А только...
Он замолчал, волнуясь. Сунул машинально руку в карман, вытянул ключ от дома. Все в его жизни сошлось сейчас на ее решении.
- А мы тебя тоже без испытательного срока не допустим.
- Это конечно. Это пожалуйста. Я не подведу, сами увидите.
- Школу бросил. Фабрику бросил. Что же получается? Вот и надо было это отразить в автобиографии. Русским языком.
И объяснить, как это: взял и ушел с фабрики.
- Понятно. Это я сейчас все допишу.
Но она и не подумала вернуть Лешке его коротенькую автобиографию.
- А почему с фабрики ушел? Не понравилось, неинтересно мне было. Вот и ушел. А почему не понравилось?
Он намотал до отказа на палец веревочку от ключа, с отчаянием чувствуя: что б он ей ни говорил, она будет верить себе, а не ему. И как только она могла показаться ему привлекательной? Это же отрава, не человек.
- Во вторник явишься за ответом, - сказала она и в последний раз взглянула на него бархатистыми карими глазами.
Он постоял, слушая, как подрагивают, дышат и скрежещут заводские корпуса. Посмотрел на строгие мартеновские трубы в полукилометре отсюда, зачем-то пересчитал их, хотя, как любой житель в городе, и так знал, сколько их.
Доменные печи, соединенные подвесными мостами, растянулись по берегу, заслонив море. Слышен ритмичный звук. Это скользит вверх груженая вагонетка. "Жжж-и-их!" - вагонетка ссыпает шихту в доменную печь.
Лешка пошел по заводской территории, спускаясь с нагорной части в низину, к заводскому порту. Его обгоняли машины. Они громыхали в облаке пыли, и пыль оседала на серые кусты, аккуратно выезженные у дорожной насыпи. А верхом, заслоняя солнце, несло сюда огромные клубы дыма, удушливо пахло гарью и драло лицо и глаза от несгоревшей угольной мелочи.
Тут надо не один год поработать, чтобы прилепиться душой.
Лешка шел мимо одноэтажного длинного дома-столовой, сквозь затянутые густыми проволочными сетками окна виднелись на столах бутылки из-под кефира. У входа был прибит комсомольский стенд. Он подошел ближе. Стенд назывался "На сатирической орбите". Какой-то мастер товарищ Берландий его хмурая сфотографированная физиономия была приклеена к нарисованному телу-грубит рабочим. "Вот так дядя-автоматчто ни слово, то и мат".
"Заснять бы кадровичку и приклеить сюда, - подумал Лешка. - Эта и без мата заплюет". Она все время старалась уличить его в чем-то, а он вертелся, как паршивый щенок, оправдывался.
