Елена Ржевская - Геббельс. Портрет на фоне дневника.

Е.М. Ржевская

Геббельс. Портрет на фоне дневника

Любушке в память тех дней, когда мы дружно работали над этой книгой.

Перевод фрагментов дневников И. Геббельса Л. Сумм

Е. М. Ржевская в годы Второй мировой войны была военным переводчиком в штабе армии.

В Берлине участвовала в опознании тел Гитлера и Геббельса и в обнаружении дневников Геббельса.

На титуле: Геббельс в октябре 1943 г.

2 мая 1945-го Берлин пал. Под вечер, когда в городе еще продолжалась сдача оружия гарнизоном, в саду имперской канцелярии возле запасного выхода из подземного убежища Гитлера («фюрербункера») были обнаружены мертвые, почерневшие от огня Геббельс и его жена; они приняли накануне яд.

Геббельс — рейхсминистр пропаганды, гауляйтер Берлина, ближайший сотрудник и наперсник Гитлера. В дни сражения он к тому же и комиссар обороны Берлина.

На другой день, третьего мая, в подземелье имперской канцелярии, в «фюрербункере», старший лейтенант Ильин одним из первых оказался в кабинете Геббельса.

Прочитав упоминание о себе в моих «Записках военного переводчика», Л. Ильин прислал мне письмо: «Вот я и есть тот самый старший лейтенант Ильин, большое спасибо, что не забыли вспомнить… «Вальтер» 35-мм, заряженный, с запасной обоймой, мной был взят у Геббельса в кабинете в столе, там были еще два чемодана с документами, два костюма, часы. Часы Геббельса находятся у меня, мне их дали как не представляющие никакой ценности, но я их храню как память…»

Документы, находившиеся в двух упомянутых Ильиным чемоданах, мне, военному переводчику штаба армии, пришлось тогда разбирать.

22 апреля — оставалось десять дней до падения Берлина — Гитлер позвонил из своего убежища Геббельсу, предложил ему перебраться с семьей в его бункер, где теперь была последняя ставка Гитлера. Тотчас был послан адъютант Геббельса за его семьей, находившейся в загородном доме.

Видимо, сборы самого Геббельса были лихорадочны, и в чемодан отправлялось то, что было под рукой, без внимательного отбора. Здесь оказались сценарии, присланные авторами министру, шефу кино, с сопроводительными письмами, выражавшими почтение и надежду. И изданная факсимильно семь лет назад к сорокалетию Геббельса юбилейная книга, воспроизводящая его рукопись «Малая азбука национал-социализма». Здесь же — полная инвентарная опись одного из загородных домов Геббельса. Учтено все — от гарнитуров до носового платка д-ра Геббельса и его места в бельевом шкафу. Здесь же в чемоданах были бумаги его жены — Магды Геббельс: папка «Харальд — пленный», в ней документы о пропавшем на фронте без вести ее сыне от первого брака. И начавшие поступать из американского плена письма от Харальда. В чемодане семейные фотографии. Описи гардероба детей. Счета из магазинов. И разные семейные записи. Было тут и предсказание шведского ясновидца, доставленное в апреле жене Геббельса по партийным каналам. Ясновидец сулил: «По истечении пятнадцати месяцев Россия будет окончательно завоевана Германией. Коммунизм будет искоренен, евреи из России будут изгнаны, и Россия распадется на маленькие государства».

Но, надо думать, не спасением всех этих бумаг в свой последний час был озабочен Геббельс. Предметом его постоянного беспокойства в тревожные дни поражений были дневники, находившиеся там же, в одном из чемоданов. Кому именно было поручено после его самоубийства вынести чемоданы, спасти дневники, неизвестно. Как стало мне известно позже, последним распоряжением хозяина дневники должны были быть уложены в специальные металлические ящики и захоронены до второго пришествия на землю нацизма. Но наказы и распоряжения больше не выполнялись. Мертвый шеф уже не мог востребовать исполнительности. А порученцы спешили, сбрасывали эсэсовскую форму, переодевались, спасались кто как мог.

Это был десяток толстых тетрадей, густо исписанных, — латинский шрифт с примесью готических букв. Буквы теснились в слове, смыкаясь, и текст очень туго поддавался прочтению. Даже на самое беглое ознакомление с дневниками никакой возможности в тех обстоятельствах у меня не было. Слишком напряженные были часы. Перед нами стояла неотложная задача — установить, что с Гитлером: жив или нет?

Улетел или скрывается где-то здесь? В найденных документах мы искали какой-либо штрих, наводящий нас на верный след. Дневники же Геббельса — та группа тетрадей, что мы нашли, — начинались в 1932 году, когда Гитлер рвался к власти, оканчивались последней записью, датированной 8 июля 1941-го — через 17 дней после нападения Германии на Советский Союз, и они ничем нам полезны не были.

На следующий день был обнаружен мертвый, обгоревший Гитлер. Это событие и вовсе затмило интерес к дневнику Геббельса. Тетради следовало отправить в штаб фронта, но как будто некоторое время они еще оставались на попечении «хозяев» имперской канцелярии — в штабе армии, штурмовавшей ее, и отправлены были «наверх» около 20 мая. Следом меня вызвали в штаб фронта. Там скопились груды неразобранных документов, присланных с разных участков боев. На местах переводчиков не хватало, и нередко бумаги посылались наобум. И что-то ценное могло затеряться. Много было беспечности по отношению к трофейным документам. Сейчас даже трудно понять, как быстро произошла тогда их девальвация в восприятии тех, кто прошел долгий путь из России до победы в Берлине. В сущности, все, что было в те дни вокруг, включая нас самих, все одушевленное и неодушевленное, — все было само по себе документальным.

Но тогда в штабе фронта тетради Геббельса лежали все же отдельно ото всех прочих бумаг. Я была вызвана переводить их. Продвигалась я по тексту очень медленно из-за почерка Геббельса. На его неразборчивый, трудный почерк сетует немецкий историк Эльке Фрёлих, издавшая в 1987 году четырехтомное собрание рукописных дневников Геббельса, осуществившая этот многолетний, подвижнический труд.

А тогда, уяснив, что дневники обрываются в 1941-м, командование решило, что тетради не имеют практического значения и не стоит ими заниматься. Только что завершилась страшная война, как считали тогда — последняя. Люди тогда не испытывали интереса к тому, что уводило в даль прошлого. История, казалось в мае 45-го, начинается с новой страницы.

Но так или иначе, на этом вроде бы можно было поставить точку. В том смысле, что найденные дневники должны были быть переданы историкам-специалистам и войти в научное обращение. А если широкий читатель заинтересуется, то и предоставить ему возможность читать их в том объеме, в каком он готов был бы преодолевать неслыханное многословие автора дневников (от руки — более 4000 страниц, да еще надиктованных Геббельсом стенографам несметное число расшифрованных машинописных страниц — они были найдены позже). Так развивался бы нормально этот сюжет. Но в нашем обществе нередко властвовал абсурд. Так, волей Сталина было запрещено предать огласке, что советскими воинами обнаружен покончивший с собой Гитлер, и этот важный исторический факт был превращен в «тайну века». Как очевидец событий, сделать эту тайну достоянием гласности я смогла только после смерти Сталина. Что же касается дневников, о них ничего известно не было, будто их и не находили вовсе.

Нравы нашей секретности — поставщики детективных сюжетов, которые в свою очередь тоже засекречены, и нужно много терпения и много лет уходящей жизни, чтобы добраться до них. Так, лишь год назад удалось установить траекторию пути этих тетрадей в Советский Союз. Они были доставлены Сталину и до 1949 года находились у него.

Дневники Геббельса оказались в круговерти тех же тайн, что и факт обнаружения Гитлера. И только после смерти Сталина я смогла впервые рассказать также и о том, что нами были найдены дневники Геббельса («Записки военного переводчика», «Знамя», 1955, № 2). Не скажу, чтобы это мое первое сообщение привлекло тогда заметное внимание нашей науки — историографии, еще дремотной под игом догматизма и оттого нелюбознательной. Но на вопрос, где же дневники, я ничего не могла бы ответить толкового, да и уцелели ли они или затерялись в грудах неразобранных материалов?

Но в 1964 году, когда я изучала архивные документы в связи с работой над книгой «Берлин, май 1945», я пережила неожиданную встречу с дневником Геббельса, точнее, с одной лишь тетрадью, но это все же означало, что дневники есть, они целы. Тетрадь эта хронологически последняя из найденных нами: начатая 24 мая 1941-го, доведенная до 8 июля 1941-го. Тетрадь охватывала последний месяц тайных приготовлений нацистской Германии к нападению на Советский Союз — предпринятые провокации и маскировки, доверительные беседы фюрера с Геббельсом; обнажала ближние и дальние цели войны, вводила в обстановку и атмосферу в Берлине тех дней. Дневник — саморазоблачительный документ, я писала об этом тогда, повторю это и сейчас, исходя уже из несравненно большего объема прочитанных страниц.