Николай Почивалин - Последнее лето
Накинув пиджак, Тарас Константинович вышел на улицу.
Славно в такой ранний час, когда совхоз еще спит, пройтись по поселку, наведаться в сады. В глубокой тишине, что разлита вокруг, в одиночестве, когда никто не перебьет пустым разговором, хорошо думается. Все мелкое, второстепенное, уходит, все главное - укрупняется, к началу работы возвращаешься, словно живой водой обмылся.
Носки туфель потемнели; утренний холодок, свежий и колючий, как нарзан, бодрил вялое после сна тело; в неподвижной листве деревьев неурочно, спросонья, чирикнула какая-то пичуга; гремя цепью, из конуры вылез завмаговский Полкан и, узнав раннего пешехода, спокойно и бесстыдно задрал ногу...
Позади, нагоняя, затрещал мотоцикл, - наперед зная, кто это, Тарас Константинович свернул за угол первого же дома, переждал. Что любовь-то с человеком делает!
Мелькнула черноволосая непокрытая голова и коричневая кожаная курточка; оставив вонючий клубок дыма, мотоцикл вильнул в проулок и затих.
Сейчас скинет свою пижонскую курточку, заведет до отказа будильник, а час спустя вскочит, как очумелый, выскоблит до синевы упрямый квадратный подбородок и явится к наряду как ни в чем не бывало - собранный, молчаливый, с шапкой черных, в колечко, волос, похожих на новенький каракуль, и пристальными, с голубинкой, глазами. Когда дойдет черед до него, коротко доложит, сколько машин в рейсе и в наличии, молча запишет задание и, чаще всего молча, уйдет, - проверять его не надо.
Это - Быков, заведующий гаражом и секретарь партийной организации. В последнем-то вся и закавыка.
Молодой, видный, а до сих пор не женат. Тревожит это Тараса Константиновича по двум причинам: и живет коекак, неустроенно, вроде его самого, и для престижа риск - подходящих бабенок в совхозе порядочно, долго ли до греха? А уж в этом отношении секретарь должен быть как стеклышко! Тарас Константинович по-приятельски попытался поговорить с ним на эту тему - Быков отмолчался, слово из него иной раз надо клещами вытаскивать, как гвоздь из дубовой доски! Тогда, махнув рукой на всякие соображения такта, Тарас Константинович спросил однажды напрямую, почему он до сих пор не женат. Оказалось, что у Быкова была невеста, перед самой его демобилизацией из армии она вышла за другого.
Тарас Константинович надолго умолк: он уважал и сильные чувства, и сильных людей.
С год назад, а может и чуть побольше, Быков познакомился в городе с девушкой и вот теперь каждый свободный вечер ездит к ней - за пятьдесят километров!
А на рассвете мчится сломя голову назад. Так и тут сложность - у таких людей, наверно, все настоящее сложно, - не отпускают ее. И все техника полушутя, полусерьезно досадовал иногда Тарас Константинович: не будь этих трещоток - мотоциклов, давно бы какую-нибудь глазастенькую здесь приглядел и женился. Тарасу Константиновичу и приятно, что есть такая любовь, которой ничто не помеха, и мужика жалко: изведется ведь.
Что-то бы придумать надо, обязательно надо. Не отпускать же в город его самого - это все равно, что свою правую руку добровольно отрубить!..
От белой кипени, которой недавно - как свадебными покрывалами - были укрыты сады, не осталось и следа.
Ровные бесконечные ряды яблонь стояли в густой листве, обласканные поверху первым лучом, сосредоточенно тянули своими мощными корнями живительные соки земли, и только все так же свежо чернели междурядья, снова после окончания цветения прокультивированные. Тарас Константинович пригнул ветку, довольно засопел: она сплошь была унизана крохотными, чуть побольше булавочной головки, яблочками с засохшими родимыми усиками цвета на маковках. Почти не различимые в листве, круглые и продолговатые, зеленые эти уродцы казались беспомощными, и даже Тарасу Константиновичу не верплось, что через полтора-два месяца каждый из них, налившись острой сладкой свежестью, с трудом уместится на ладони, просвечивая на солнце черными зернышками.
Быть урожаю! Заморозки прошли вовремя, ничего не повредив, летняя обработка ведется по расписанию - молодец Забнев, опять только и скажешь! - и уже сейчас, загодя, надо впрок запасать подпорки. Когда на одной такой ветке вызреет тридцать - сорок яблок, да еще с кулак каждое, тут не зевай. Не поддержишь вовремя - рухнет, словно обрезанная, под непосильной тяжестью.
Щедра земля!
Пришлось, правда, Тарасу Константиновичу видеть однажды, как и эта земля оказалась бессильной перед бедой. Первая военная зима выдалась лютая: снега еще не было, а морозы заковали землю так, что она гудела под ногами, словно чугунная, зияла глубокими трещинами, засыпанными зернистым инеем. Каким ни трудным, ни бессонным было то время, Тарас Константинович с тайной, все убывающей надеждой приходил сюда каждый день. В полушубке, оттирая варежкой дубеющие щеки, он гневно смотрел на низкое слюдяное небо и, поминая тяжелыми каменными словами и бога и мать, ломал одну ветку за другой. Хрупкие, они зловеще серебрились на изломе. Поздние снега, хотя и обильные, укрыли уже мертвое, - весной на этом самом месте тут стояли черные, как скелеты, деревья, и только на редких из них топорщились хилые листочки. Одно утешение и оставалось, что убившие сады морозы помогли солдатам под Москвой, выжгли фрицев, как клопов из щелей. Все остальное опять зависело от рук - не привыкать им, русским рукам, делать да делать, корчевать и сажать сызнова. Зато вон какие они, сады, и поднялись втрое побольше прежнего!
Главный агроном Забнев приехал с утренним поездом, добрался со станции на попутной машине и к концу наряда был уже в совхозе. Глаза у него ввалились, но, несмотря на усталость, весь он был какой-то умиротворенный, радостный. Не прерывая разговора, ему закивали, заулыбались, - поздравляя с успешной защитой диплома.
С дороги он, видимо, успел только умыться: светлые волосы его у корней были темными, мокрыми; в новом пиджаке и белой нейлоновой сорочке с расстегнутым воротом, весь еще нездешний, городской, Александр Федорович сел, поставив мел? колен короткие костыли, и сразу включился в работу.
- Подпорок не хватит, Николай Николаевич. - Забнев нашел взглядом заведующего центральным отделением Малышева, в которое входили все сады. Давай так: сегодня прикинь, а завтра на наряде сообщи, сколько леса потребуется. Заготавливать их надо сейчас, а не тогда, когда яблони затрещат, - это директор правильно говорит. Вон какая прорва зреет!
- Все, товарищи? - выждав, пока закончит главный агроном, спросил Тарас Константинович и пришлепнул ладонью по столу. - Тогда по местам.
Он любил эти утренние наряды - короткие оперативные совещания, на которых не произносят речей, не тратят лишних слов и после которых, как по команде, оживает весь поселок. Мелькали в открытом окне машины, над столовой поднимался голубой дымок, расходились по своим местам рабочие, и, словно подчиняясь все той же команде, бежали, позевывая, в школу ребятишки. Наряд определял удачи и промахи всего рабочего дня, задавал ритм, - после него Тарас Константинович чувствовал себя как после утренней гимнастики.
В кабинете, в котором, кроме двух столов, сейфа в углу и почетных грамот на стене, ничего не было, остались директор, главный агроном и заведующий гаражом Быков - он что-то сосредоточенно записывал.
- Светишься, как новый пятак, - подтрунивал Тарас Константинович, поздравляя Забнева. - От души, Александр Федорович! Как за себя радуюсь!
- Спасибо, Тарас Константинович. Поздравить можно - с отличием даже получил. Часикам к семи приходите - отметим. Оба с Леной приглашаем.
Забнев на всякий случай оглянулся - нет ли кого посторонних, понизил голос:
- По этому поводу бутылочку вашего любезного расстарался. Армянского.
- И не позвал бы - пришел. - Тарас Константинович подмигнул: - Такое дело да на сухую?
- И ты, Андрей, слышишь?
- Слышу. - Быков захлопнул наконец свою записную книжку, поднял внимательные, с голубинкой, глаза. - Завтра в шесть партсобрание. Ваш доклад, Тарас Константинович.
- О чем?
- Подготовка к уборке в садах.
- Нет, ты видел? - призывая в свидетели главного агронома, притворно возмутился Тарас Константинович. - Завтра доклад, а он только объявляет!
- Ничего, успеете, - успокоил Быков, стоя уже в дверях, - Самую суть.
Тарас Константинович прошелся по кабинету, покачал головой.
- Ну и ну - силен!
- Видел я его зазнобушку, - посмеиваясь, сказал Забнев.
- Да? - Тарас Константинович плотнее прикрыл дверь, подсел рядом. Как, интересно, - под стать? Не продешевим?
- Да вроде симпатичная. Беленькая, ну и такая... - главный агроном попытался изобразить что-то рукой. - Работает в "Сельхозтехнике". Радистка. Вся и штука-то в том. И не пускают, и у нас ей делать нечего. Хотел было потолковать с ней - неудобно вроде. Он-то мне по секрету рассказал.
- Да, проблема... В тресте был?
- Вчера только, раньше не смог.
- Что там у них?
