Райгород - Александр Гулько
У Семена Львовича было девять заместителей – два первых и семь обычных. Возили его две черные «Волги» с персональными водителями. Кабинет по размеру был сравним со школьным спортзалом. Окна украшали тяжелые пыльные шторы с ламбрекенами. Над креслом висели портреты Ленина и Брежнева. Гигантский стол был украшен громадным чернильным прибором и завален документами. На отдельном приставном столе размещались полдюжины телефонов и устройство для селекторных совещаний. Вдоль окон стоял длинный полированный стол для заседаний. За кабинетом располагалась комната отдыха с санузлом, баром, диваном и телевизором. Санузел был отдельной гордостью Семена Львовича. В нем помимо умывальника и душа имелось даже биде.
В просторной приемной Семена Львовича с раннего утра и до позднего вечера дежурили две опытные секретарши. Среди прочего в их обязанности входило поддерживать идеальный порядок на столе для совещаний. На полированной поверхности не должно было быть ни пылинки. Бутылки минеральной воды и тяжелые хрустальные пепельницы расставлялись с геометрической точностью. Если пыль не успевали смахнуть или нарушалась геометрия, Семен Львович гневался. Так, что мог сбросить бутылки на пол или запустить в секретаршу пепельницей.
Когда звонили телефоны, секретарши, не отрываясь от печатных машинок, снимали трубку и со значительностью в голосе произносили: «Приемная Гройсмана». Если звонили «сверху», секретарши ворковали: «Минуточку, соединяю…» Если «со стороны», деловито интересовались: «По какому вопросу?» Если «снизу», холодно отвечали: «Отъехал!» или «У Семена Львовича совещание…» Что часто было правдой, ибо Семен Львович совещания действительно любил. Он там – командовал.
Выслушивал доклады, ставил задачи, строго спрашивал за результаты. Учинял перекрестные допросы собственным сотрудникам и подрядчикам. Если ответы его не устраивали, он впадал в ярость. Кричал так, что дрожали стекла в книжном шкафу. От этого даже опытные сотрудники ощущали холодок в груди и сухость во рту. Дрожащими руками откупоривали бутылки «Боржоми». Пили так, что стучали зубы о стаканы. Случалось, некоторые прямо в кабинете падали в обморок. Тогда Семен Львович вынужденно прерывался. Досадливо морщась, нажимал кнопку связи с приемной и коротко говорил:
– Первая помощь…
Дежурная секретарша с невозмутимым видом вносила пузырек с нашатырем.
Заканчивал совещание Семен Львович всегда одинаково. Спрашивал:
– Вопросы есть? – И, не дожидаясь ответов, произносил: – Нет. Тогда за работу, товарищи!
После совещаний Семен Львович отправлялся в комнату отдыха. Выпивал рюмку-другую коньяка. Иногда вызывал туда секретаршу. Это называлось «нарезать лимончик». Правда, случалось это нечасто.
После короткого отдыха Семен Львович выезжал инспектировать объекты. Каким-то непостижимым образом за короткое время успевал посетить не две-три стройки, как другие начальники, а пять-шесть.
Прибыв на площадку в окружении свиты из заместителей и помощников, стремительно носился от участка к участку. Отдавал короткие, как выстрелы, распоряжения. Иногда, не успевая их записывать, подчиненные угодливо переспрашивали. Взбешенный их нерасторопностью, Семен Львович взрывался. Кричал, бурно жестикулировал, умело и затейливо матерился. Случалось, давал волю рукам. Один раз двинул по физиономии какому-то прорабу. Тот упал в наполненный водой котлован. Чуть не утонул. Дважды во время подобных объездов у его замов случались сердечные приступы. «Скорую» вызывали прямо на стройплощадку. Про суровый нрав Семена Львовича ходили легенды. Некоторые – в стихах. Один из них звучал так:
Львович матом крышу кроет
Так, что сохнет рубероид.
Подмечено было верно. От его тяжелого взгляда, пугающего ора и изобретательного мата не только сох рубероид. Глохли самосвалы, выходили из строя экскаваторы, шли трещинами железобетонные конструкции.
Поздним вечером, закончив работу, Семен Львович возвращался домой. Переступив порог, делался тихий, как кот после кастрации. Неонила в шелковом халате и с огуречной маской на лице встречала его в прихожей. Пока муж раздевался, спрашивала:
– Есть хочешь?
Сема говорить уже не мог. Устало кивал.
– Бедный, – участливо говорила Неонила. – Ты так тяжело работаешь… – И сразу же: – Поди, разогрей себе. Там на плите… Извини, я немного занята.
Скинув ботинки и не обнаружив на положенном месте тапочек, Сема в носках отправлялся на кухню. По дороге носки делались влажными, налипшие на них мусор и крошки покалывали ступни. Повесив пиджак на дверную ручку и распустив галстук, Сема выуживал из мятой алюминиевой кастрюльки остывшие сосиски. Доставал из полупустого холодильника консервированный горошек, банку с заветрившимся майонезом и початую бутылку коньяка. Расчистив место на кухонном столе, наливал себе рюмку, отрезал на весу толстый кусок хлеба и садился ужинать.
– Твой папа звонил! – однажды сквозь гудение фена прокричала Неонила из ванной.
– Что говорил? – спросил Сема, давясь сосиской.
– Спрашивал, когда мы приедем.
– И что ты сказала?
– Сказала: «Нужно Семочку спросить…» Ты же знаешь, котик, я без тебя таких решений не принимаю.
– М-м-м… Ну и когда же?
– Когда скажешь! – прокричала Неонила и выключила фен. Через минуту вошла в кухню и сказала: – Только я вот о чем подумала. Путевки в министерский санаторий просто так не выделяют. Если не поедем, могут в следующий раз и не дать. И потом, все-таки Сочи есть Сочи. Там все приличные люди отдыхают…
– А я думал, мы…
Неонила отклеила от лица вялые огурцы, положила их на стол рядом с Семиной тарелкой и сказала:
– В Винницу, Семочка, мы обязательно поедем! Только давай в следующем году. А в этом можем детей отправить. Им ведь там нравится? – И тут же, не давая мужу ответить, часто-часто заморгала и закончила: – Вот и чудесно!
Наступало время отпуска. Неонила летела в Сочи прямиком. А Сема по дороге завозил Гарика и Марика в Винницу. Неонила назвала это «на витамины». Витаминные каникулы продолжались до конца лета.
Оглядывая прибывших внуков, Рива хваталась за сердце.
– Худые… – сокрушалась она, – бледные! Их нужно… питать!
И принималась печь, жарить, варить. Гройсман отправлялся в магазин «Коопторг» на улице Ленина. Покупал там сервелат и черную икру. По утрам чуть свет торопился на рынок за свежими фруктами. Выбирая первую раннюю клубнику или абрикосы, никогда не торговался. Опасался, что Рива не успеет подать фрукты внукам к завтраку.
В конце августа, подросшие и откормленные, Гарик и Марик возвращались в Сибирь.
За лето они перенимали украинский акцент. В школе и во дворе над ними смеялись. Однажды Гарик заявил, что в Винницу
