Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский
Итак, позвонил Миша и сразу: «Как семейство?»
Я понял, что он имеет в виду, и ответил, что родителей нету.
– Ага, – сказал он. – А мы тут недалеко. Гуляем, дышим воздухом. С Галиной Иванной. Помнишь, я рассказывал? Можем к тебе зайти. Галина Иванна нас с тобой слегка приласкает. И будет нам всем очень сладко. А?
У меня дыхание занялось, в животе заныло и сердце забилось.
– Но поймите, это было не просто предчувствие удовольствий! – объяснил Иван Васильевич. – Слово «сладко» взбудоражило и вместе с тем огорчило меня. Мне было почти двадцать, у меня уже был некоторый опыт, но мне ни разу еще не было сладко. Вернее, мне не было сладко так, как об этом говорили мои друзья: «класс, кайф, супер, улет!». В том был вопрос, который я задавал судьбе, науке и самому себе – но друзьям задавать стыдился. Почему я не чувствовал того, что вроде бы должен был чувствовать? Да, приятное щекотание, очень приятное, совсем уж приятное – но и всё. Так бывает, когда чешешь спину – ах, ах, ах, а потом ох, фу, всё. Но почему – всё? Где эта ваша волшебная сладость, из-за которой люди сходят с ума? Я всё время ждал, что вот наконец я ее найду или она настигнет меня.
– Отлично! – сказал я. – Адрес помнишь?
– Ну, так, зрительно. Подъезд, этаж, квартира?
– Записывай.
– Дождик идет, – сказал Миша. – Ты лучше выйди нам навстречу. Мы по Лесной идем, тихими шагами приближаемся.
– Бегу, бегу, бегу! – и я повесил трубку.
Не успел дойти до перехода через 3-ю Тверскую-Ямскую – вот они, две фигуры.
Тонкий мартовский снежок шел – моросил, как дождь. Белые в воздухе, снежинки делались капельками – на асфальте, на машинах, на моей руке. Миша был в черном плаще с большим раскрытым зонтиком, а она рядом с ним, под руку – маленькая, худенькая, тоже в темном плаще.
Поздоровались, познакомились.
Подъезд, лифт, квартира.
Она разделась, и я удивился, что плащ на белой подкладке. Потом увидел – это белый халат, она сняла его вместе с плащом. Я вспомнил: Миша говорил, что она работает поварихой в столовой МИИТа, недалеко, на улице Образцова.
Пришли на кухню, я поставил чайник, вытащил из шкафа водку – было полбутылки. Галина Ивановна выпила четверть рюмки, и я тоже, а Миша вообще отказался. «Я, дети мои, человек старый и больной, – засмеялся он, – я уж что-нибудь одно: выпивать или делом заниматься. Да, Галина Иванна? – Она тихо усмехнулась. – Так что я лучше чаю!» Хорошо, вот и чай готов. Я печенье достал, выложил из пачки в вазочку. Она взяла одно, положила себе на блюдце рядом с чашкой, стала вежливо отламывать по маленькому кусочку.
Я смотрел на нее. Тощая. Руки без маникюра. Темно-русые волосы забраны в пучок. Непонятно, сколько лет: то ли двадцать, то ли тридцать. Вот и все, больше ничего. Я пытался ее запомнить – вглядывался в нее, а потом отводил глаза и старался «увидеть в уме» ее лицо – но это не получалось. Как странно! Я переводил взгляд на Мишу, потом смотрел на окно или на пол, делал легчайшее усилие – и вот он, Миша, перед моим умственным, так сказать, взором – в сером свитере, с черными, тонкими, расчесанными на пробор волосами. То же самое получалось с чашкой, с вазочкой печенья, со стопкой водки… А с ней – нет. Она ускользала из глаз, из памяти, и на третьей безуспешной попытке я даже испугался. Вдруг она какая-то ведьма? Призрак? Не отбрасывает тени? Нет, ерунда. Тень от ее руки, которой она отламывала очередной кусочек печенья, четко рисовалась на желтой столешнице. Стол у нас на кухне был без скатерти: деревенский стиль. Я подумал, что, наверное, очень волнуюсь, поэтому не могу сосредоточиться, не могу запомнить ее лицо. Я выдохнул и усмехнулся.
– Радуешься и веселишься? – тут же отозвался Миша. – Молодец. Галина Иванна, хороший какой парень мой друг, а? Нравится тебе? Веселый. Ведь это же главное, верно?
Она кивнула и что-то проговорила, вроде «ну да, ясное дело».
– Как настроение, Галина Иванна? – продолжал Миша.
– Как всегда, – неопределенно сказала она.
– Галина Иванна, – сказал Миша. – Пойди в душ, сполоснись. А мы с хозяином пока приготовим, так сказать, подиум… Хозяин! – обратился он ко мне. – Покажи гостье, какое взять полотенце. Халатик у тебя есть? Дай халатик.
– Вот это, полосатое, – сказал я, открывая дверь ванной. – И вот этот халат.
Галина Ивановна вернулась из ванной очень скоро. Вошла в комнату, кутаясь в большой красно-синий отцовский халат. Она была с распущенными волосами и босиком – и от этого казалась еще меньше ростом. Особенно по сравнению с крупным Мишей.
– А теперь покажись нам, покажись, Галина Иванна… – сказал Миша.
Она развязала пояс халата, медленно стала спускать его с плеч. У меня сильно билось сердце, все ныло и набухало, но никакой страсти я не чувствовал, да и особого желания – тоже.
– Не томи, Галина Иванна, – вздохнул Миша.
Она совсем сбросила халат и села на краешек кровати. Белое худое тело. Ярко-черные и очень густые волосы на лобке. На левом боку, ближе к пояснице – большая коричневая родинка. Она запрокинула голову и стала гладить себе грудь, потом раздвинула ноги; все стало видно. Я мрачно глядел на соблазны Галины Ивановны и спрашивал себя, что со мной не так.
Миша вытащил меня из размышлений.
– Дружочек, – сказал он. – Пойди-ка в душ, вымой свой обсценный низ, как говорил Михал Михалыч наш великий Бахтин…
Забравшись в ванну, я невесело мыл свое равнодушное тело. Потом как будто очнулся, вытерся, накинул халат и пошел в комнату.
Миша заслонял Галину Ивановну собой. Я уселся в кресло и стал глядеть по сторонам. Мне было скучно смотреть на Мишкину широкую спину и худую жопу в белых трусах. Как странно – ведь я с такой жаждой, с таким желанием рассматривал Мишкины порно-открытки, и все внутри дрожало. А теперь я наблюдал всё в натуре, и никакого впечатления.
От этих мыслей я громко вздохнул.
– Привет! – запыхтел Миша. – Ты уже здесь? Ты уж извини, мы тут с Галиной Иванной не утерпели… Иди сюда, можешь подглядывать, я не стесняюсь! – и
