Марианская впадина - Ясмин Шрайбер

– Скажете что-нибудь? – обратился он ко мне.

– Нет. Думаю, нет.

Я зажгла огонь. Постепенно он стал ровнее и горел лучше, время от времени выбрасывая искры.

– Мне кажется, кислородный аппарат лучше убрать подальше, – напомнила я.

Гельмут согласился, вынул трубки из носа, и я унесла аппарат в дом, в прихожую. Когда я вернулась, Гельмут сидел у огня. Ему было трудно стоять, тем более без аппарата.

Я тоже встала к огню и думала о тебе. Я вспомнила тот момент, когда впервые увидела тебя у мамы на руках, вспоминала, как купала тебя малышом, как учила тебя говорить твое первое слово «волк». Почему я выбрала это слово, не знаю. Ты произносил его – «воок» – и очень радовался. Я вспоминала тот момент, когда мама позвонила и сообщила мне, что ты умер. Я вспоминала первое время после этого. Первые две ночи я лежала как в ступоре, уставившись в потолок. А в последующие ночи почти все время кричала, закрывая себе рот подушкой. Я вспоминала бочкоглазов, одногорбиков и многозубиков. Я закрыла глаза и представила себе твое лицо, звучание твоего голоса, и потом бросила футболку, безвольно висевшую в моей руке, в огонь.

Она стало жутко дымить, запахло гарью. Но ткань не разгоралась.

– Эх-хе-хе, она мокрая была? – спросил Гельмут.

– Немножко.

– Боже мой, какое безобразие, – ругался он, кашляя при этом.

Было ясно, что для его легких это был не самый оптимальный воздух. Я уже хотела было встать, чтобы отвести его в дом, как ткань вдруг загорелась, всполохнув вверх языками пламени.

– Ух-ты, началось, – прошептала я.

Я села на землю около стула Гельмута и, почувствовав его руку на своем плече, опять разревелась. Перед глазами все поплыло, огонь превратился в пульсирующее оранжевое пятно, и я накрыла ладонью руку Гельмута. Когда я подняла глаза, вытирая слезы, я увидела, что Гельмут тоже плачет.

– Давай посидим тут вместе, – прошептал он дрожащим голосом.

– Да.

Так мы там вместе и сидели.

1070

Через какое-то время Гельмут встал и рукой показал мне, чтобы я еще оставалась. В костре догорали угольки, от футболки ничего не осталось. Он пошел в дом, вернувшись вскоре с металлической коробочкой, совком и метелкой.

– Вот. Пепел можете сюда собрать.

– Коробочка вашей сестры?

– Да. Она здесь леденцы хранила.

– Не можете же вы мне ее просто отдать.

– Очень даже могу. Видите же.

– Но…

– Эх-хе-хе, ну обязательно вам слово против сказать нужно, да?

– Хм… Ну…

Он снова опустился на стул. Было видно, что все движения давались ему нелегко. Огонь почти погас, и я еще какое-то время сидела, вороша палкой угли, чтобы пепел быстрее остыл.

– Думаю, пепел уже можно собирать, – сказал Гельмут через пару минут.

– Давайте.

Я смела теплый пепел в кучку и собрала его в коробочку.

– Не могли бы вы… мой кислородный аппарат… с ним, думаю, мне будет легче.

Я уже шла к дому, когда зазвонил мой телефон: врач сообщил, что морфин привезли. Вернувшись с аппаратом, я помогла Гельмуту поставить трубку и сказала, что ухожу за морфином.

– Отлично. У меня в груди болит, и кости… Метастазы в тазобедренном суставе дают о себе знать.

– Почему вы до сих пор молчали?

– А что бы вы смогли сделать? Вы бы опять только расплакались!

Я демонстративно закатила глаза, в шутку, а потом отвела его в дом.

– Поможете мне подняться наверх, я прилягу.

Я помогла ему подняться по лестнице, придерживая, чтобы он не упал. Удивительно, как быстро он сдал, сильно сдал. Еще пару дней назад он вполне нормально ходил.

Когда мы поднялись, он отправил меня назад.

– Может, помочь вам до комнаты дойти, – беспокоилась я.

– Нет-нет, все в порядке. Возьмите Джуди с собой, покормим ее, когда вернетесь.

Спускаясь по лестнице, я слышала, как сзади открылась и снова закрылась дверь и жужжание кислородного аппарата стало тише.

– Джуди, пойдем! – позвала я, пытаясь найти фонарик: стемнело, а освещения на улице не было.

Врач вручил мне шприцы и объяснил, когда и как вкалывать морфин. Мне пришлось подписать кучу бумаг, а потом он мне с собой еще дал листочек, на котором все было записано.

Подъем из долины обратно в деревню оказался довольно утомительным. Когда мы подходили к дому, нас встретили звуки клавиш пишущей машинки, доносившиеся из открытого окна в комнате Гельмута. Я снова спрашивала себя, что же он пишет и что было написано на всех тех листках в коробках. Может быть, я еще узнаю это, после…

– Можно? – спросила я Гельмута через закрытую дверь. – Я принесла шприцы и хотела показать, как их использовать.

– Я выйду, – ответил он, и шаркающие шаги и жужжание кислородного аппарата стали приближаться.