Михаил Бубеннов - Белая береза
Над траншеей легко, свободно свистнула струя пуль. Андрея так и прожгло: вот он, этот момент! С необычайным облегчением, от которого душа будто стала крыла той, Андрей разом выпрямился над бруствером. Танк пересекал как раз ту линию, на которой мечтал поймать его Андрей. И он со всей силой бешенства и торжества всадил гранату под правую гусеницу танка.
Грохнул взрыв.
Над траншеей посыпались комья земли, промело снегом, как в метель, и пронесло клубы дыма. Андрей хотел тут же выглянуть из траншеи, но раздался второй взрыв, за ним третий, четвертый... Это Умрихин, Петро Семиглаз и Осип Чернышев, заранее подбежавшие на помощь к Андрею, побросали в танк свои гранаты. А горячий Нургалей сразу после этих взрывов, как белка, выскочил из траншеи с двумя бутылками горючей смеси. Танк был изранен, но еще жил злой, огнедышащей жизнью и, завернув, пытался уйти обратно. Не думая об опасности, Нургалей бросился к нему и, когда подбежал совсем близко, одну за другой разнес вдребезги на его броне свои бутылки. По танку потекли ручьи огня, и он густо задымил вонючим дымом, пахнущим тухлыми яйцами.
Ничего этого Андрей не видел: ему запорошило землей глаза. Но вскоре он услышал радостные голоса солдат по сторонам, а потом - совсем рядом голос Юргина:
- Ребята, молодцы-ы!
- Мы им дали жизни! Вот дали! - должно быть отвечая ему, заорал Умрихин. - Они навек запомнят! Вот их как надо!
Позади, за лесом, раздался такой шум и свист, точно из недр земли, найдя отдушину, рванулись на волю раскаленные пары.
"Р-р-ры-ык! Ры-ы-ык!"
А через несколько секунд по всему дальнему краю поля, куда уходили немногие уцелевшие немецкие танки и бежали одинокие солдаты, взметнулись и заиграли чубатые волны огня, и весь запад заслонило клубами дыма.
- "Катюша" это! - во весь голос пояснил Юргин.
Очень хотелось Андрею взглянуть в эту минуту на поле боя, но он все еще не мог протереть запорошенные землей глаза...
XXIV
Вскоре гитлеровцы бросили танки в атаку на другие участки обороны полка, а тем временем несколько немецких батарей, словно в отместку за поражение, обрушили шквальный огонь на участок батальона Шаракшанэ.
За несколько минут до артналета сержанта Олейника отправили в санчасть; отравление оказалось настолько сильным и рвота так измучила его, что ему не скоро предстояло вернуться в строй. А в самом начале налета у Андрея оцарапало осколком шею. Санитар перевязал Андрея в блиндаже. Когда затих грохот взрывов, санитар посоветовал ему тоже уйти в санчасть, но Андрей отмахнулся:
- Заживет! - И выскочил из блиндажа.
По командам и крикам в траншее Андрей сразу понял, что в атаку идет немецкая пехота. Выглянув из траншеи, он увидел: вдали, по снежному полю в черных оспинах воронок, шла огромная серая толпа. Она уже приближалась к пригорку с березой, вокруг которой стояли подбитые и сгоревшие немецкие танки. Значит, немцы вышли из лесу и прошли часть пути в то время, когда над нашей обороной бушевал артиллерийский огонь.
- Диски! - закричал Андрей.
Нургалей сунул ему в руки диск.
Заряжая пулемет, Андрей услышал голос Юргина:
- Подпускай ближе! Бей в упор!
- Этой... "катюшей" бы их! - заголосил Умрихин.
И все бойцы, заряжая винтовки, ждали: вот-вот за лесом рявкнет страшная "катюша", которой они еще ни разу не видели, и всю эту толпу враз захлестнут волны чубатого огня...
На наблюдательном пункте командира полка в это время произошло следующее. Боец-наблюдатель оторвался от бинокля и тревожно доложил командиру полка:
- Товарищ майор, это наши!
- Какие там наши?
- Честное слово, наши! В наших шинелях! И без оружия!
Майор Озеров поднял к глазам бинокль.
По снежному полю не цепями, а огромной толпой шагали, увязая в снегу и падая, безоружные люди в серых обтрепанных русских шинелях. Хорошо были видны их лица. Не было никакого сомнения, что это были действительно русские, и Озеров мгновенно догадался: немцы гонят перед собой наших пленных.
- А позади? - крикнул Озеров. - Есть там кто позади?
- А позади... Есть позади! Немцы, товарищ майор!
- Ракеты! - крикнул Озеров в блиндаж.
Горячо шипя, белая ракета взлетела в воздух.
- Что такое? - замер Юргин. - Не стрелять? - И он схватил за плечо Андрея, который, не заметив ракет, целился, готовясь дать первую очередь из своего пулемета. - Стой!
Над траншеей полетели команды:
- Отста-а-авить!
- Стой! Не стреляй!
Всюду поднялись каски.
Серая лавина людей, в ширину метров на двести, безостановочно двигалась к обороне. Присмотревшись к ней, Матвей Юргин вдруг тоже с ужасом понял, что затеяли гитлеровцы, и его забило такой крупной дрожью, что он, боясь уронить, положил на край траншеи гранаты, с которыми не расставался с начала боя. Он хотел что-то делать, что-то кричать бойцам своего взвода, но и сил не было, и голоса. Он не растерялся, - этого с ним никогда еще не случалось, но то, что делали гитлеровцы, было так ошеломляюще преступно и бесчеловечно, что Матвей Юргин на несколько секунд совершенно упал духом.
Но когда другие в траншее еще только начинали понимать, что произошло, Матвей Юргин, справясь с собой, уже мыслил отчетливо и быстро. Он понял, что расчет врага прост: русские, увидев своих, не откроют, конечно, огонь и дадут немцам возможность, прячась за толпой пленных, подойти к траншее, а когда толпа схлынет в нее и смешается с солдатами, забросать гранатами и пленных и солдат, а потом ворваться в глубину обороны полка. Юргин понимал, что если толпа пленных хлынет в траншею, то в ней на некоторое время создастся такая толкучка, что наши бойцы не успеют как следует встретить врага. Но что было делать? Летели секунды, такие дорогие в бою. Юргин несколько раз оглядывался назад: никто из старших командиров не подавал никаких новых команд. А толпа пленных все приближалась и приближалась. Надо было принимать решение самостоятельно. И Юргин решил: если рукопашная схватка неизбежна, то она должна произойти не в траншее - в сутолоке, а за несколько десятков метров перед траншеей, и схватка эта должна быть неожиданной для врага.
Схватив гранаты, Юргин подал команду готовиться к атаке. Его команда от бойца к бойцу полетела по траншее в обе стороны.
- Товарищ лейтенант! - подскочил Андрей. - Это же наши!
- Знаю! А за ними - немцы!
Юргин опять начал кричать, объясняя своим солдатам, что надо проскочить толпу пленных и сойтись с гитлеровцами в штыки. Услышав, что его команда крикливо повторяется по всему участку взвода, Матвей Юргин выпрыгнул из траншеи и, оглядываясь с бруствера по сторонам, закричал протяжно:
- За мно-о-ой!
Повсюду бойцы началу выскакивать из траншеи.
Торопя солдат, Юргин услышал, как на флангах зарокотали моторы. Наши танки "Т-34", по приказу Озерова, рванулись из своих лесных засад в поле. Поднимая снежные метели, они вырвались далеко на открытое место и, почти поравнявшись с толпой, с двух сторон открыли пулеметный огонь. Толпа пленных закричала на сотни голосов, заметалась в смятении по полю, шарахнулась было назад, но тут же, сшибая с ног отдельные фигуры, вновь хлынула вперед - к траншее. А танки все били и били с двух сторон, направляясь ближе к толпе, и Юргин наконец-то понял: они бьют по немцам, отсекая их цепи от толпы пленных и давая пленным путь вперед.
Матвей Юргин обрадованно подумал, что свое решение, первое самостоятельное решение в бою и такое важное, он принял правильно. Его выполнение облегчалось теперь тем, что на поле боя вышли наши танки. Соскакивая с бруствера и бросаясь навстречу толпе, Матвей Юргин в исступлении закричал, размахивая гранатой:
- Сюда-а-а-а, бего-о-ом!..
За ним бросились его бойцы.
Приближаясь к траншее, толпа пленных заметно редела: сильные, поняв, что пришло спасение, вырвались вперед, а ослабевшие и раненые отстали и тащились позади, задыхаясь и падая, волоча по снегу полы своих истрепанных шинелей. Взвод Матвея Юргина врезался в поредевшую толпу пленных.
У взвода была одна цель - как можно скорее, вместе с танками, ударить по фашистам. Но толпа пленных бросилась к бойцам взвода с гулом радостных криков, со слезами счастья... Изможденные, бородатые люди, полураздетые или в обтрепанной одежде, в грязных бинтах, с непокрытыми головами, задыхаясь от слабости и всхлипывая, задерживали бойцов в своих объятиях, бессвязно выкрикивали им слова благодарности. То счастье, какое неожиданно досталось им сейчас на поле боя, так переполняло их души, что они не способны были что-либо понимать, и ничто, должно быть, не могло унять их крики и слезы.
Прорываясь сквозь толпу, бойцы кричали:
- Пустите, пустите! После!
- О, батюшки! - чаще всех восклицал Умрихин; как самого приметного по росту, его особенно осаждали пленные. - Братцы, дай дорогу! Дай, не держи!
С большим трудом бойцы пробились сквозь толпу и с яростью рванулись вперед, за танками, - и тогда над полем прокатился боевой русский клич:
