Правило 24 секунд - Юля Артеева
Она говорит:
– Не сдала.
Краем глаза замечаю, как Наумов широким шагом приближается к нам, но делаю предупреждающий жест рукой, чтобы он за меня не впрягался.
Спрашиваю:
– Серьезно?
– Вполне. Уговор был на все нормативы. В аттестате останется тройка.
– Я сдала вам то, что другие девочки не делали!
Лиана вытягивает губы трубочкой, глядя в свой проклятый блокнот, а потом наконец удостаивает взглядом и меня, повторяя:
– Уговор был на все нормативы.
У меня же вылетает неожиданный смешок. Я улыбаюсь:
– Вообще без проблем. Знаете что? Обожаю свою тройку по физкультуре! Я ей горжусь. И всем буду рассказывать, что женщина, которая вообще не должна работать с детьми, просто захотела испортить мне аттестат, чтобы почувствовать власть.
Складываю руки на груди и наблюдаю за тем, как физручка сжимает и без того тонкие губы. Как крылья ее носа дергаются, а лицо на секунду искажается какой-то неприятной эмоцией.
Она кивает в сторону двери:
– На выход.
– Благодарю, мне тоже очень хочется уйти. Думала, не попросите.
Прохожу мимо, намеренно задевая ее плечом, и беру Наумова за руку. Пока мы шагаем к двери в ногу, он поворачивает голову, чтобы докинуть:
– Кстати, когда вы на уроках пацанов фоткаете, все это видят.
Прикладываю свободную ладонь ко рту, чтобы заглушить нервный смех.
– Гордый, – говорю с укоризной уже в коридоре.
– Да что? Ее вообще уволить нужно.
– Согласна. Подождешь тут, пока я переоденусь?
– А что, посмотреть нельзя? – удивляется он вполне искренне.
Я улыбаюсь, глядя на него. Рада, что прошлый вечер нас не сломал. Вот уже вернулись его фирменные шуточки и намеки.
Гордей думает, что я видела его слабым и больным. Я же считаю его невероятно сильным и мужественным. Почти несокрушимым. Надеюсь, что со временем смогу ему это объяснить так, чтобы он поверил.
– Обязательно посмотришь, Наумов. Но не сегодня.
– Черт… Начало фразы было намного лучше окончания.
– Ты сдал историю?
Гордей отпускает мою руку, чтобы достать из широких джинсов свой телефон. Бегает пальцем по экрану и демонстрирует мне электронный дневник:
– Никогда еще я не был таким примерным учеником.
– А мне еще никогда не было так плевать на тройку.
Наумов хмыкает и наклоняется ко мне, чтобы нежно коснуться моих губ своими. Колючие мурашки тут же обсыпают мою кожу. Он целует так бережно, так сладко.
А потом шепчет:
– Выходит, я все-таки тебя испортил, Рыжая бестия. А ты меня исправила.
Я обнимаю Гордого за шею и зажмуриваюсь. Думаю о том, что счастлива. Что он для меня, а я для него. Что мы должны были встретиться и влюбиться, такие неидеальные, но подходящие.
– Беги переодеваться, троечница.
Я фыркаю:
– Мне даже нравится, как это звучит.
– А мне-то как нравится, – тянет Наумов, делая шаг назад и окидывая меня изучающим взглядом.
Склонив голову на бок, разглядывает ноги, потом, не торопясь, той же дорогой возвращается к глазам. Закусывает губу и медленно проходится по ней зубами.
Говорит:
– Мне все в тебе нравится, Маш.
Чувствую, как щеки теплеют от приливающей к ним крови, но правила игры принимаю. Рассматриваю его так же откровенно и неторопливо. Потом подхожу и, коснувшись его живота, чувствую, как напрягается под моими пальцами мышцы пресса.
Сообщаю тихо:
– Я все в тебе люблю.
Глава 45
Маша
В раздевалке спортзала я быстро переодеваюсь, распускаю волосы и, сполоснув руки, поправляю волнистые пряди. Вешаю на плечо спортивную сумку и критично оглядываю себя в зеркало. Хочется быть для Гордея красивой, но я больше не чувствую нервозности на этот счет, как это было в отношениях с Ковалевым. Сегодня на мне простые черные джинсы и два лонгслива – черный поверх белого. Но Наумов утром, когда мы встретились, все равно окинул меня восхищенным взглядом и сказал, что я самая яркая девушка, которую он видел.
Улыбаюсь своему отражению и выхожу. Гордый поднимается с пола и забирает у меня сумку. Протягивает мне один наушник и говорит:
– Я нашел трек про тебя.
– Прям про меня? – уточняю смущенно.
– На сто процентов.
Я вслушиваюсь в текст, пока мы спускаемся на первый этаж, и Наумов берет наши куртки из гардероба. На словах припева «вместо солнца повсюду над крышами ты расстелешься кудрями рыжими» начинаю широко улыбаться. Просовываю руку в рукав бомбера и закусываю уголки губ изнутри, чтобы у меня был не совсем уж неприлично счастливый вид. Но ничего не выходит.
Гордей тем временем тихо подпевает:
– Ты рассыпешься в небе веснушками, положи мне одну под подушку, и я не засну, такая ты яркая…
Порывисто обнимаю его и прижимаюсь щекой к груди. Теперь понятно, откуда этот утренний комплимент. Мне так приятно, что он связывает со мной такие добрые нежные песни, что думает обо мне, даже когда я не рядом. От этого я чувствую себя окутанной заботой и вниманием.
– Мне нравится песня…
– Я рад. Идем?
– Идем.
– Пока ждал тебя, сообщение от Деда пришло, – говорит Наумов и показывает мне экран телефона, – ждет завтра на тренировку.
Я взвизгиваю и стискиваю его руку:
– Правда?! Это же круто! Ты рад?
– Конечно, Лисий хвост. Только теперь у меня будет гораздо меньше свободного времени.
Моя улыбка пропадает с лица так быстро, как будто ее кто-то схватил вороватой рукой и в карман сунул. В груди как-то неприятно тянет, а сердце бьется часто и как-то мелко.
Уточняю осторожно:
– Что это значит?
– В смысле? Только то, что я сказал, – Гордей хмурится и смотрит на меня непонимающе, – Маш, ты дурочка? Решила, что мы расстаемся?
Пожимаю плечами и отвожу взгляд:
– М-м-м, да просто как-то это прозвучало…
– Гордеева, ты такая наивная, честное слово! – восклицает он со смешком. – Думаешь, я тебя отпущу?
– Мне стоит задуматься о том, насколько это заявление нарушает мою личную свободу?
Гордый громко смеется и затем одобрительно произносит:
– Умничка девочка. Конечно, я бы не стал тебя держать. Просто я сделаю все, чтобы тебе не захотелось уходить. Так пойдет?
– Так пойдет, – на ходу я склоняю голову ему на плечо.
Я уже ему это говорила, но мне действительно кажется, что Наумов очень умный. Это не имеет ничего общего с оценками, но сквозит в том, как он формулирует фразы и размышляет о жизни.
– А твой папа дома?
Проверяю часы и говорю:
– Вроде бы да, а что?
– Хочу с ним поговорить.
Дальше Гордей идет молча, скользит взглядом по деревьям вдоль дороги. Я же внимательно изучаю его лицо. Потом дергаю за руку:
