Книжный в сердце Парижа - Лоренца Джентиле
Я опускаюсь на стул. Тетя уехала? Почерк становится все более неразборчивым.
Я попросила Виктора разыскать тебя, и ему это сразу удалось. Отдел маркетинга? Энергетические батончики?
Далее следует зачеркнутое слово.
Я не могла допустить, чтобы ты увидела меня в таком состоянии, Олива. Поэтому вместо себя я отправила тебе Париж.
Почерк становится все мельче.
Я не смогла стать ни дочерью, ни матерью, ни сестрой, ни женой, ни тетей, ни даже бабушкой. Я знаю, что это не оправдание, но, по крайней мере, я пыталась. Я всегда выкладывалась по полной и терпела неудачу каждый раз, когда пыталась соответствовать роли, которую навязывала мне жизнь.
Еще одно зачеркивание.
Но я всегда оставалась верной одному – моей свободе. Даже если это значило провести жизнь в одиночестве, быть непонятой, отвергнутой и причинить боль другим. Я не могла и не хотела быть другим человеком, нежели просто собой.
Когда я перестала притворяться, все стало на свои места, реальность приобрела новое измерение и стала многогранной, цвета стали более яркими, а контуры вещей – более четкими, и я наконец ощутила себя частью этой действительности. Я приобщилась к жизни.
Иногда я думаю, что, возможно, я придавала слишком большое значение собственному счастью. Я не шла на компромисс. Мне хотелось бы быть одной из тех, кто жертвует собой ради других. Находить в самопожертвовании смысл своего существования. И я даже пыталась, я правда пыталась…
Письмо продолжается на обратной стороне листа. Тетя заменила ручку на другую, с красными чернилами, и почерк стал более четким.
То, что ты держишь сейчас в руках, моя дорогая Олива, – это Она. Книга. Моя тайна, моя боль, мое завещание. Наверное, ты уже поняла, что я – автор этого сборника.
Автор – моя тетя? Со стены напротив на меня молча глядит африканская маска. Но почему Вивьен решила написать о женщине, которая оставила своего ребенка? На этом письмо заканчивается. В середине книги я замечаю вложенный в качестве закладки билет на метро и спешно читаю написанные на нем слова.
Будучи совсем молодой, я родила ребенка.
Я не хотела его.
Я назвала его Марсель.
«В поисках утраченного времени» – это название показалось мне подходящим для новой главы в моей жизни.
Марчелло[96], как мой отец. Предчувствие заставило меня обратиться в конец книги. Как я и предполагала, там было продолжение послания. На сей раз оно было написано ручкой зеленого цвета.
Да. Должно быть, ты уже догадалась. Твой отец – это мой сын.
Зачеркивание.
Да, я его мать. Твоя бабушка. И да, я кругом была неправа.
Длинное зачеркивание.
Это было немыслимо, непостижимо, безумно. Заводить детей по ошибке было не по правилам. Мать отказала мне в этой возможности, а потом и вовсе забрала у меня ребенка. И тогда я уехала. Себе она доверяла ровно настолько, насколько не доверяла мне.
Несколько месяцев подряд, уже будучи в Париже, я ночи напролет лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. Мое тело еще хранило следы той сущности, которую я приняла в себя и взрастила, и это еще больше усиливало окружавшую меня пустоту. Мне было стыдно ходить по улицам, я избегала смотреть на себя в зеркало, мне хотелось просто куда-нибудь исчезнуть. Я утратила что-то, что никогда мне не принадлежало и на что, по сути, не имела никакого права.
Меня изгнали. Я произвела на свет брата, который превосходил меня по всем параметрам и обладал большими привилегиями. Я ненавидела и любила его одновременно, он вызывал во мне и страх, и нежность. А потом и он, в свою очередь, будет ненавидеть меня, любить и опасаться. Твоему отцу никогда не нравились ни мои мысли, ни мои поступки. Быть может, в глубине души он догадывался, что мы живем во лжи, и именно это побуждало его относиться ко мне с неодобрением.
Я не ищу оправданий: мы могли бы спастись вместе, но вместо этого я сбежала одна.
Именно тогда я и начала писать. Писать отчаянно, обо всем на свете, в попытках увековечить на бумаге всякую рожденную мысль, по косточкам разобрать каждое мгновение. Писать о том, насколько я не понимала отведенной мне роли. Я была Марчелло никем, всего лишь сумасбродной сестрой. Я пыталась нести в его жизнь свет, хотела помочь ему обрести свободу, но в итоге вызывала в нем только раздражение. Твой отец рос с чувством ненависти ко мне и сам же от этого страдал. Он взрослел под влиянием матери, которая была только моей, но по факту – и его тоже.
Зачеркивания.
Он был зачат в Сан-Фруттуозо.
Зачеркивания.
Пока мы с тобой были в Лигурии, твой отец наткнулся на мой открытый чемодан, в котором на самом виду лежала рукопись. Конечно, он не должен был ее читать, ведь каждый имеет право на личную жизнь. Но всегда происходит лишь то, что должно случиться, и каждому из нас уготована своя судьба. Значит, такова была моя.
Он прочитал и понял все, даже то, что не соответствовало действительности.
Что я не только была его матерью, но и поведала об этом всему миру прежде, чем он сам об этом узнал. Я уже не могла ничего исправить.
Действительно ли я хотела издать эту книгу? Да, нет, не знаю.
Зачеркивание.
Целых восемь лет я не находила в себе сил написать ни слова. Я пыталась жить как все, приспособиться к ситуации. Я коротала дни, чередуя работу в офисе с прогулками по городу, ходила на выставки, на светские рауты, не имея при этом пристанища. Я говорила себе, что если буду продолжать бороться, то, возможно, когда-нибудь смогу исцелиться.
Значит, не было никакого Питера О’Тула, ни домика с хищными растениями и кроликами породы Гавана в перигорской деревушке. Не было ни монастыря, ни миссии в «черной Африке», ни китайских секретных служб. Оказывается, тетя жила гораздо более обыденной жизнью, чем я себе представляла.
Я написала тебе столько писем! Но так и не отправила их. Я отказалась от вас, чтобы не причинять вам еще больше страданий. Что сказал тебе отец?
Чернила черного цвета.
Когда выяснилось, что оставшееся мне время стремительно утекает, я вдруг осознала, что настала пора жить. Мне оставалось сделать лишь одно. Я достала из ящика рукопись, отправилась в Руан и сняла там комнату. Все остальное не имело значения. Нужно было всего лишь поведать миру мою историю, отдать дань справедливости, очиститься от позора, посмотреть страху в глаза. Я придумала имя автора, ведь кто именно написал историю, не имеет значения. По стечению обстоятельств книга имела успех!
Мне выпало подарить свою жизнь миру. Теперь я вручаю ее тебе. Я так много не успела тебе рассказать, так многому хотела бы научить тебя: любоваться виднеющимся за крышами домов закатом, с уважением относиться к тому, кто совершил ошибку, управлять необъяснимой энергией, которую называют вдохновением, стараться дарить окружающим то, чего мы были лишены сами, благодарно принимать свои маленькие свободы.
А еще я хотела подарить тебе Париж.
Чернила красного цвета.
Ты когда-нибудь читала произведения Фритьофа Капры?[97] Если применить понятия классической физики к строению атома, то можно обнаружить ряд парадоксов. Так появились квантовая теория и теория относительности.
Свет, моя дорогая Олива, является одновременно частицей и волной. Кот Шрёдингера и жив, и мертв. Причина-следствие, пространство-время и все остальные понятия, которые мы используем для описания природы, ограничены, они
