Черный торт - Шармейн Уилкерсон

– Мм-гм, – промычала Марбл. Поднявшись, она наклонилась к Джорджу и клюнула его в щеку. – Как там Дженни?

– Хорошо. Скучает по детям. Почему бы тебе не заглянуть к нам? Для Дженни будет проще в конце дня. Обед – это всегда напряжно.

– Обязательно. Я ей позвоню.

Марбл не сердилась на Джорджа, но телефонный звонок ее немного разозлил. Вернувшись домой и сев за письменный стол, она кликнула на веб-ссылку, открыв тот эпизод с сахаром.

«Полагаю, мы не можем в полной мере притязать на традицию, если не желаем признавать то, что на протяжении длительного времени заимствовали из других культур, хорошо это или плохо».

Сидя за столом и наблюдая за своим выступлением на экране, Марбл поняла, о чем будет ее следующая книга. Она повернет на сто восемьдесят градусов. Взяв карандаш, она написала: «САХАР».

Ванда

Она была прелестной девочкой, старательной и милой, в меру озорной и никогда не попадала в настоящие неприятности. Но много позже дочь Ванды Мартин испытала жестокие удары судьбы. После внезапной кончины мужа ей пришлось тяжко, и она с трудом доносила ребенка до положенного срока. Ванда и ее муж умоляли Мейбл остаться в Лондоне, но та настояла на возвращении в Италию с ребенком. И шестнадцать лет спустя она продолжала оставаться там, хотя ее сын бо́льшую часть года проводил в пансионе здесь, в Британии.

Слава богу, Мейбл время от времени наведывалась в Лондон по делам. Ванда испытывала счастье, когда дочь была рядом с ней. Ее радовали вполне обыденные вещи: поездка на велосипеде к дочери, совместное чаепитие в ее квартире. Пока Мейбл вглядывалась в ноутбук, Ванда осторожно поливала ее орхидеи. Еще несколько минут, и Ванда отправится домой, но сначала привалится бедром к спине дочери и прочтет несколько строчек на экране.

– Нет, мамочка, – заслоняя ладонями монитор, говорит Мейбл.

Ванде нравилось, что ее дочь, которой было уже без малого пятьдесят, продолжает называть ее мамочкой. Ей все же удалось что-то подсмотреть.

«Сахарный тростник. Растение со стеблями толщиной с бамбук, из которых получают сладкий сок, в конечном счете изменивший мир».

– Я правда не хочу, чтобы сейчас кто-то читал это, мамочка.

– Что это такое, дорогая?

Не поднимая глаз, дочь ответила:

– Хочу написать новую книгу. Это просто заметки, которые пригодятся мне, когда я вернусь домой.

Мейбл сказала «домой»? Или Ванде послышалось и она произнесла «в Рим»?[33] Нет, она не сказала «домой». Потому что ее дом здесь, в Лондоне, рядом с ними. Здесь средоточие всего того, что нужно в жизни ее дочери и внуку, разве нет? Достижению этого посвятили свою жизнь Ванда с мужем. Ибо прежде всего они были мамой и папой Мейбл.

Тогда

Потому что деньги решают все

Поскольку деньги решают все, смуглого младенца женского пола, рожденного зимой 1969 года незамужней секретаршей из Вест-Индии, не отдали на усыновление по официальным каналам, а вместо этого передали прямо в руки обеспеченной супружеской паре из Лондона, щедро заплатившей за эту привилегию приюту для матерей-одиночек. Ванда и Рональд Мартин не расценивали это как покупку младенца. Они расценивали это как ускорение процесса. Они заполнили заявку, прошли собеседование. Они ждали и ждали, не теряя надежды. Но в конце концов почти потеряли ее.

К тому времени как девочка достигла подросткового возраста, ее приемные родители, оба белые, давно уже поняли, что она, вероятнее всего, принадлежит к так называемой смешанной расе, но предпочитали этого не замечать. Во всяком случае, само понятие расы уже устарело, разве не так? Но их дочь действительно внешне сильно отличалась от них. Более смуглая, более высокая и плотная. Они сказали ей, что она похожа на одного из своих дедов. Себе они говорили, что она всегда была и остается их девочкой, их малышкой и никто никогда этого не изменит.

Рост

И только когда Мейбл Мартин расцвела, достигнув поры девичества, ее начала беспокоить непохожесть на родителей. Вскоре после того, как тот вонючий американский сопляк из школы облапал ее, назвав шоколадкой, ее стала донимать мысль о том, что она переросла парня из семьи Рэндалл – тот жил через два дома от нее, и она неожиданно и отчаянно в него влюбилась, – хотя раньше ее мало волновал собственный бюст и рост.

К своим семнадцати годам Мейбл была выше и гораздо крупнее родителей. Ее мать говорила, что дочь унаследовала свою стать, а также нос от деда с материнской стороны, которого Мейбл не знала, но который смотрел на нее с истертого, пожелтевшего снимка, стоявшего на туалетном столике матери. «Видишь?» – с улыбкой спрашивала мать. Нет, Мейбл не замечала сходства, но тоже улыбалась и кивала.

Почти тридцать пять лет спустя Мейбл, теперь Марбл, сидя под феном в салоне красоты в Риме, ощутит вибрацию своего телефона. Увидев всплывающее на экране слово «имущество», она моментально поймет: имейл от американской юридической фирмы, название которой она видит впервые, имеет какое-то отношение к тому факту, что росту в ней шесть футов и что лицо ее лишено розового оттенка, присущего коже обоих родителей. Марбл осозна́ет, что бо́льшую часть жизни ждала этого письма.

К тому времени ей будет совершенно ясно: если ее мама и папа все эти годы лгали ей относительно ее происхождения, то лишь из любви, или от страха, или от того и другого вместе. Потому что при получении письма именно эти чувства нахлынули на Марбл и заполнили каждую клеточку ее тела. Любовь к родителям, страх перед тем, что она может узнать, что может почувствовать. Да, в основном страх.

Ведь независимо оттого, что в ее жизни всегда присутствовали папа и мама, которые любили и баловали свою дочь, помогали ей осуществить мечты юности, в душе Марбл не утихал смутный ропот – он гнездился где-то глубоко и с годами звучал все громче. Внутри занозой сидело ощущение, что кто-то много лет назад мог решить, будто малышка Мейбл не стоит любви и заботы.

Когда родился ее сын и одутловатое личико новорожденного начало принимать более четкие очертания, сомнения Марбл по поводу своей родословной только усилились. Его красноватая, испещренная жилками кожа постепенно приобрела ровный темно-оливковый оттенок, и у него отросли мягкие пышные волосы.

– Твой внук ничуть не похож на тебя, правда, мама? – однажды язвительно выпалила Марбл.

– Нет, не похож, дорогая, – ответила мать. – Ты сейчас держишь на руках маленького итальянского мальчика, вот