Развилки - Владимир Александрович Дараган
Шаг, еще шаг, и с каждый шагом все труднее вытаскивать ногу из снега. Снег неглубокий, но его так много на моем пути. Я старался экономить силы, вытаскивать ногу наполовину, перенося ее дальше, разгребая рыхлый снег. Не знаю, было ли это лучше. Мне казалось, что да. Холода я не чувствовал, зато чувствовал тяжесть ружья за спиной. И с каждым шагом ружье становилось все тяжелее. Надо было оставить его на берегу. Может воткнуть в снег и забрать на обратном пути? Нет, не найду. Вдруг метель занесет следы? Старик тогда меня точно убьет. Без ружья в волчьем крае очень неуютно. А ребята прошли бы через озеро без проблем, как и было задумано. Первый делает тропу, потом меняются. Вот только лед тогда был тонкий, не то, что сейчас. Хоть об этом можно не думать.
Огни города стали ближе. Уже видны отдельные здания, башня водокачки, столбы с фонарями. Где там больница? Кажется, на правом краю, вдали от берега. Надо туда и поворачивать. А что тут темнеет? Чистый лед, лунки рыбаков. Значит, уже близко. Еще немного. Ноги еле слушаются, хочется сесть в снег, отдохнуть, выпить чего-нибудь горячего. Нельзя, быстро замерзну. Вперед, только вперед, писать дальше «свою историю в безмятежной тишине ночи». Еще немного, вот уже пристань лодочной станции, на берегу лодки вверх дном, покрытые толстым белым покрывалом. Желтые фонари освещают пустые улицы, снег убран, кое где даже виден черный асфальт. Иду по центру улицы, на тротуаре скользко, балансировать нет сил. Вот перекресток, церковь — да, помню, больница рядом. Вот ее кирпичное задние. Дорожка посыпана песком, через стеклянную дверь белый свет. Закрыто. Надо стучать. Стучу. Наверное, есть звонок, но искать его нет сил. Ну давай, приходи кто-нибудь. Ага, вот! Охранник. «Чего надо?» Пытаюсь говорить, но губы не слушаются. Показываю на дверь — открой! Открыл. «Чего надо?» Чего, чего. Человеку плохо, сердце. «А ружье тебе зачем?» «Волков отгонять». «Какие ту нахрен волки? Оставь на улице». Охранник смотрит, куда я поставил ружье, пропускает меня внутрь, говорит что-то про скорую помощь, это за углом, там звонок. «Ты чего такой закутанный?» «Из Митяевки через озеро шел». «А больной в Митяевке? Иди в скорую помощь». «Нет, зови дежурного врача, мне надо проконсультироваться». «Щас, хрен с тобой, жди». Жду, вот шаги, врач идет рядом с охранником, они о чем-то разговаривают. Я узнал его — он принимал бабу Машу. Рыжий, на крепких руках веснушки. Много веснушек. Голубой халат. Трет глаза — дремал, наверное. Спросил хрипло: «Больной в Митяевке?» «Да», — ответил я, не узнавая свой голос.
Глаза у врача расширились.
— Вы, значит, пешком ночью через озеро? А я вас помню, вы осенью бабу Машу привозили. А сейчас кто? Баба Настя? Вот беда… Ты садись, садись. У тебя колени дрожат. Пешком через озеро… Ну, ты герой. Знаю я бабу Настю.
Врач сел рядом.
— В скорую идти бесполезно, они не поедут. Их машина по городу еле ползает. Баба Настя, говоришь.
Он замолчал. Потом вздохнул, тихо произнес:
— Знаю я бабу Настю. Дом у меня в Митяевке. К Ивану я бы не поехал, сволочь он. А Настя хорошая, когда мужа нет рядом.
— Как вы поедете? — в тепле губы оттаяли, я уже мог говорить спокойно.
Врач посмотрел на часы.
— Сделаем вот что, — сказал он. — Мое дежурство кончается через полчаса. Ты пока иди к лодочной станции и жди меня. Я на снегоходе подъеду.
— А как баба Маша? — спросил я.
— Нормально баба Маша. Сын ее в Москву забрал, сказал, что весной привезет обратно в Митяевку. А может и у себя оставит. Ты сам-то как туда зимой попал? Хотя, ладно, потом расскажешь. Мне надо обход сделать.
Ветер местами сдул снег с пристани. Я нашел скамейку, сел. Потом не выдержал, сполз и присел на колени, опустив голову. Темные доски пристани были ледяными, но мне было все равно. Стоять и сидеть уже не было сил. Где-то на востоке появились розовые облака, сзади проехала машина, кто-то прошел рядом, что-то спросил. Я покивал, не поднимая головы. И вот треск мотора снегохода.
— Садись, герой!
Доктор в теплой куртке, лицо замотано шарфом, глаза закрыты горнолыжными очками с желтыми стеклами.
— Тебе помочь?
Я, стараясь на кряхтеть, с трудом встал, подошел к снегоходу. В морозном воздухе запах выхлопа был нестерпимым. Я еле сдержал рвотные позывы.
— Держись крепче.
Я сел сзади, обхватил доктора руками. Снегоход дернулся, мы поехали.
— Еду по твоим следам! — доктор был весел. Как это ему удавалось после ночного дежурства?
Ехал он осторожно, не гнал, аккуратно поворачивал, что-то говорил, но так, чтобы мне не надо было отвечать. Я уткнулся носом в его спину, чтобы ветер не мешал дышать. Краем глаза я заметил темные камни, кусты. Доктор медленно въехал на берег, обернулся.
— Сейчас потрясет, держись!
Вот наша траншея, для снегохода слишком узкая, но рядом следы от снегохода Костомоева, доктор обернулся, что-то спросил. Я не расслышал, но вопрос понял.
— Тут друг проезжал, сейчас он в Москве.
— Понятно! — крикнул доктор.
Старик стоял на крыльце.
— Привет, Иван, — доктор вынул из багажника сумку, подошел к крыльцу. — Как Настя?
— Жива покуда.
— Ну, давай, посмотрим.
Я сидел на стуле и смотрел, как доктор возится с бабой Настей. Старик стоял в дверях и потирал грудь.
— Ну что? — спросил он. — Что у нее?
— Надо в больницу, — доктор достал из сумки таблетки. — Это под язык, — сказал он бабе Насте.
— На снегоходе? — удивился я.
— Есть другие варианты? Посадим сзади, привяжем и поедем. Давление у нее в порядке, доедем потихоньку.
Старик вздохнул.
— Алексей, ты это… Прости меня. Одичал я тут, наговорил лишнего.
Доктор махнул рукой.
— Одень ее потеплее и ищи веревку.
Глава 30. У Никиты
— И что было дальше?
Панкрат допил коньяк из рюмки, посмотрел на Макса.
— Ничего не было, — сказал Макс. — Все наши страхи от незнания. Знаешь, проснешься иногда ночью от стука в окно, и тебе страшно. Потом поймешь, что это град в стекло стучит, и дальше спишь.
— Ты рассказал, что случилось в январе, но ведь ты жил до мая. Неужели не было ничего интересного? — спросил Никита.
Теперь действие моего рассказа переместилось в квартиру Никиты. Друзья сидели за столом, в открытую дверь балкона просачивался запах молодых тополиных листьев, машинного выхлопа и шум проспекта Мира.
— Завязка была мощная, — сказал Панкрат. — Письмо сына бабы Маши, пацан этот на снегоходе, доктор тоже что-то знал. Еще этот знаток человеческих душ, Костомоев, на что-то намекал. Старик с ружьем не расставался — почему? Про ночные огни мы поняли — это старик американским фонарем баловался. А волки что, больше не появлялись? Ты там почти четыре месяца один куковал — давай, колись. Что со стариком?
Макс налил в стакан кока-колы, плеснул туда коньяка.
— Да ничего не было! Как доктор уехал, то старик сказал, чтобы я обращался к нему, если что. Ну, там сало, сметана, молоко. Блинов не обещал, их баба Настя пекла. Я что-то буркнул — на ногах почти не стоял. Вроде спасибо сказал и домой пошел. Там рухнул в постель и спал, наверное, сутки. Проснулся от холода — печка остыла. Я встал,
