В кофейне диковинок - Хэзер Уэббер
Я часто задумывалась: понравилась бы ей моя новая стрижка? Что бы она сказала про школьные отметки? Поняла бы, почему я решила оставить Ноа? Почему прогнала Донована?
И почему продолжаю его отталкивать?..
Порою я задавалась вопросом, как сложилась бы моя жизнь, если бы мама осталась рядом. Может, я и сама была бы другой? Принимала бы другие решения. Выросла бы другим человеком.
Да. Конечно да.
Потеря мамы полностью изменила мой образ мыслей, мою жизнь, меня саму.
Не знаю, каково ей было бы об этом узнать. Поняла бы она, как сильно меня перевернуло ее исчезновение? Или погрозила бы пальцем за то, что я позволила этой утрате изменить меня, мою судьбу, мое будущее?
Я так глубоко задумалась, что вздрогнула, когда за спиной раздался голос.
– Надо было сюда и бежать первым делом! Можно? – Донован указал на место рядом со мной.
Я кивнула.
– Ты меня искал?
Он сел рядом и принялся болтать ногами, как я. Потом оперся руками о пирс и отклонился назад.
– Ты не пришла к Дезу, и Ава забеспокоилась. Хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Так как? В порядке?
Он пристально посмотрел на меня. Несколько месяцев назад, когда у меня случился микроинсульт, левая половина лица онемела на добрых полчаса.
– Все хорошо.
Пока я сидела здесь и наблюдала за скатами, голова у меня почти не болела. А вот сердце – другое дело.
– Я не хотела никого волновать. Просто мне нужна была…
– Мама. Я знаю. Ты всегда на эмоциях приходила сюда с ней пообщаться. От горя или от радости.
Он меня отлично знал. Лучше, чем я думала.
– Вообще-то первой тебя нашла Ава. – Донован указал подбородком в сторону пляжа.
Там, на песке, сидели Ава, Сэм и Норман. Ава все время вытирала глаза, и у меня заболело сердце от мысли, что я ее напугала.
– И отец твой, наверное, уже спешит сюда, – добавил Донован.
По его тону я сразу поняла: он в курсе, почему я сюда пришла. Должно быть, Ава и ему все рассказала…
Я наклонилась вперед, оперлась об ограду и посмотрела вниз: скаты кружили в воде, словно исполняя замысловатый танец.
Донован опустил ладонь мне на спину и стал осторожно поглаживать ее круговыми движениями. Я таяла от его прикосновений.
– Правда красивые? – спросила я.
– Конечно. – Он тоже наклонился вперед. – Сразу ясно, почему люди считают, что они символизируют покой и безмятежность.
Я ухватилась за парапет и опустила подбородок на руки.
– Мне бы они сейчас не помешали!
– Но кое-кто называет ската рыбой дьявола.
– Сам придумал? – обернулась к нему я.
– Нет, – рассмеялся Донован. – Но это только из-за формы. – Он указал на ската: – Видишь, вокруг рта как будто рога?
– Это все неправда. Я никогда вас так не назову! – пообещала я снующим под нами скатам. – Вы слишком хорошенькие. – Пару минут мы молчали, а потом я добавила: – Я должна была догадаться. Про папу и Кармеллу.
– Почему?
– Теперь я понимаю: одно то, что папа занялся спортом, должно было навести меня на эту мысль. Окажись он при смерти, он бы скорее «Мун-Паями» объедался, чем бегал трусцой.
Донован улыбнулся.
– Мужчины и правда любят прихорошиться для своих леди. Вот я, например. Знал, что сегодня увижу тебя, – и побрился.
Я глянула на него, не зная, что сказать в ответ.
– Я заходил к тебе, хотел извиниться, – признался он.
– Ты вовсе не должен…
– Нет, должен. Прости, что я тебя расстроил! Сунул свой длинный нос не в свое дело.
– Вовсе не длинный! У тебя идеальный нос. А мне не стоило так остро реагировать. Просто на меня столько всего навалилось… – улыбнулась я.
У Донована хватило такта не сказать «я знаю».
Я поболтала ногами.
– Я много думала обо всем этом, пока тут сидела. Особенно про отца и про то, почему он не сказал мне, что с кем-то встречается: «Возможно, для меня пришло время отпустить прошлое и двинуться дальше».
В голове зазвучал голос отца. И я вдруг поняла, что он говорил вовсе не про кофейню.
Он имел в виду другое: нужно перестать надеяться, что в один прекрасный день мама просто появится на пороге, как будто никуда и не пропадала. Как ни в чем не бывало вернется к прежней жизни. Снова станет женой Деза и матерью Мэгги и займет свое законное место в кофейне.
– Когда мама пропала, мы с папой каждый день ходили вдоль берега. Забирались далеко-далеко. И все время смотрели по сторонам. Надеялись на чудо. Молились, чтобы оно произошло. Однако постепенно наши походы становились все короче. Вскоре мы стали выбираться на поиски всего пару раз в неделю. А под конец уже просто садились на песок и смотрели на море. У воды мы чувствовали себя ближе всего к ней.
Мы не поставили маме памятник. Не устроили похорон. Не провели никакой официальной церемонии, подтверждающей, что ее больше нет. Долгие годы жили в неопределенности, и эта надежда привязывала нас к ней, а ее к нам еще крепче.
Только теперь я поняла, что цеплялась за нее сильнее, чем отец.
– Я не могла выйти за тебя, потому что не хотела уезжать из Дрифтвуда, – хрипло призналась я. – Должна была остаться здесь на случай, если мама вернется.
Но она не вернется.
Она умерла. Навеки ушла в море.
Из уголка глаза скатилась слезинка, и я вытерла ее большим пальцем.
– Я знаю, Мэгги. Я всегда это знал.
– Правда? – Я посмотрела ему в глаза.
– И все же пытался заставить тебя уехать.
Донован смотрел на скатов сквозь рейки ограды. Может, вспоминал, как мечтал спасти мою маму…
– Но бороться с тобой я не мог, ведь ты весь город заставила верить в чудеса. Ни один человек – а я меньше всех – не хотел разбивать тебе сердце!
Со щеки снова упала слезинка.
– А я не понимаю, почему ты вообще здесь, если это я разбила тебе сердце. Мне так жаль, что все эти годы мы могли быть вместе, а жили в разлуке! Мне жаль, что ты не воспитывал Ноа, – из тебя вышел бы отличный отец. А больше всего мне жаль, что, умоляя тебя не уезжать, я совсем не думала о том, что тебе важно и нужно в жизни.
Донован обернулся: в его глазах цвета океана бушевал шторм.
– Я скажу тебе, почему я здесь. Потому что наконец понял, что в жизни мне важна и нужна ты. Я пытался забыть тебя, двинуться дальше. А потом приезжал домой и снова в тебя влюблялся. Каждый раз я силой заставлял себя уехать. В последний раз я был дома на Рождество, помнишь?
Я кивнула. Мы столкнулись на вечеринке у его брата и бросились в разные стороны, чтобы не оказаться под омелой.
– Ты стояла в свете гирлянд, смеялась над шуткой Ноа, и у меня перехватило дыхание. Словно в солнечное сплетение ударили! Я понял, что все упустил, что совершил величайшую ошибку в своей жизни. Последние двадцать лет я пытался убедить себя, что работу люблю больше, чем тебя. Но это неправда. Нельзя было быть таким упрямым! Я мог найти что-то другое.
– Нет! Я не должна была ставить тебя перед выбором. Только посмотри, сколько всего ты совершил! Скольких людей спас! Это не ошибка. И не могло быть ошибкой. Мама бы тобой так гордилась! Я точно знаю, потому что сама тобой горжусь.
Его ресницы влажно блестели.
– Я мог бы остаться и найти компромисс, а вместо этого уехал и много лет мучился. Но в то Рождество я понял, что еще не поздно все изменить. Тогда я решил вернуться и сразить тебя наповал своим шармом и остроумием. – Он нелепо захлопал ресницами. – Сработало?
Я улыбнулась сквозь слезы.
– Это было несложно. Я полюбила тебя двадцать лет назад. И сейчас люблю. И никогда не переставала.
Донован сграбастал меня в объятия, крепко прижал
