Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
погружаюсь в родные неокрепшие абзацы и даже удивляюсь тому, как быстро спорится продолжение и уточнение их, благо интернет под рукой. проработав так минут сорок, слышу, как кто-то ломится во входную дверь, а она на слабом магнитном замке. замок, видимо, поддаётся, потому что шум движения от двери входной приближается уже к моей.
как-то наискось и тихо, но при этом резко приоткрыв дверь нашей «приёмной», в дверном проёме возникает крупный брюнет в кожанке, топчется:
– Это офис, вы здесь работаете?
– Нет, это не офис, это редакция, и я тут работаю.
(издали, от двери брюнет северокавказской наружности показывает своё удостоверение и говорит, что он из угрО, оперуполномоченный)
– Дом тридцать два, строение три? Редакция? А где офис? Вас зовут не Александр?
– Меня зовут Дмитрий, могу паспорт показать, я тут редактор отдела. Офисов тут нет, тут только редакция – вон, видите, газеты печатаем и продаём.
(часть пачек свежего тиража действительно навалена башней на чёрном кресле рядом со мной, а под ним ещё номеров так пять предыдущих, в заполиэтилененных пачках)
скользнув враждебно и потерянно по книжным шкафам взглядом своих широко, как ноги, расставленных глазищ, опер поспешил удалиться, матерясь. полез по лестнице… надо же, иногда и книжные шкафы – подспорье. так упорно отрицал я наличие офисов по одной важной причине: официально тут газета не живёт с марта, город не продлил льготную аренду. то есть субаренды тем более не может быть никакой, и мы не только сами зарубили себе на носу, но и самим субарендаторам сказали строго-настрого на любые вопросы незнакомых людей и тем более всяких властей отвечать, что они работники газеты. специальные таблички-наклеечки чуть не на каждую дверь сделали с кучей названий отделов, которых нет, потому что газету делают пять человек, помещающиеся в четырёх комнатах, а не всё трёхэтажное здание.
следом за опером возник в проёме двери Хуршет.
помните фильм «Амели»? он просто вылитый однорукий Люсьен из овощной лавки, – гастарбайтер, подвизающийся кем-то вроде сторожа-завхоза, спящий под лестницей у нас, получающий только наличными и нерегулярно за службу свою нелегал. «Ассириец» – как прозвали его мои коллеги-старожилы. он в некоторой оторопи пребывает и растерянно улыбается:
– Это кто? Что делать?..
– Да браток какой-то, бандит с ксивой, звони в ОВД. – Потянувшись отвечаю я без тревоги, с ленцой.
об этом мы тоже договаривались в коллективе не раз: желающие по уже объявленному городом тендеру произвести в этом здании капермонт фирмочки будут засылать разных гонцов, включая приставов и ОМОН, никого пугаться не надо, и по любому поводу вызывать участковых, которые в курсе наших дел и на нашей стороне. ещё являлись контролёры из Департамента городского имущества – и вот они-то заподозрили субаренду, так что стойкость в определении того, что тут есть, была проявлена мной верно. другое дело, что надо об этом известить хотя бы нашего гендиректора, а по сути завхоза-верстальщика, Дедушку (за бороду получил от коллектива кличку), александЭра, как я его прозвал.
звоню, сообщаю, и продолжаю свой труд в компьютере. тем временем матерящийся опер спускается по лестнице, нагло громыхая входной дверью покидает наше здание. какое может тут быть уважение к «представителям власти»?.. ведёт себя как дебошир, только не пьян.
ещё минут сорок работаю в тишине, только телефон иногда отвлекает – но это отчасти приятно, я исполняю тут и функции приёмной, бывают дружеские звонки из Кемерово, из Москвы тоже кто-то жалуется иногда, что какой-нибудь номер не доставили, записываю, передаю потом АлександЭру… на рабочем месте оборудовал я себе сносный комфорт – под рукой и чай, и лимон, и смартфон. всяк сюда входящий из своего угла видит мой (наискось, дальний) угол и я оказываюсь как бы тем, к кому пришли на приём. раньше тут сидела милая Наташа сочинского происхождения, ушедшая в декрет, от неё в ящиках стола остались кремы для рук, после мытья посуды они кстати. за мной – авторитет подшивок газеты на металлическом стеллаже! некоторая тревога от явления опера всё же зависла, но я пишу – там тоже тревожно, в сюжете, состояние подходящее…
из состояния выводят два обстоятельства: спровоцированный кофием голод (он в «топке» сжигает завтрак с удвоенной скоростью) на творожно-сдобные изделия и появление Александэра (он тоже бывает по средам, но обычно попозже – а сейчас ведь тревога, аврал). тут уже придётся сделать перерыв на чаепитие, для чего – сбегать в ближайший магазинчик, он как раз в основном здании бывшей «Литературной газеты», сплошь набитой теперь субарендаторами. гребёт как собственник шестиэтажного здания теперь со всех них бывший завхоз «ЛГ» Головчанский: здание всесоюзной газеты оказалось в руках одного человека, тайны приватизации у нас под боком, но и мы «ходим под богом»… на выходе из нашей «пристройки» (на самом деле, наоборот: к ней и пристраивалась Литгазета в 1930-х) как раз и встречаю вооружённых АКСу наших районных полицаев из ОВД в мрачной форме и настроении.
– Ну, что у вас случилось?
– Да со странным удостоверением шастает тип бандитского вида, двери едва не ломает, какой-то офис ищет…
ассириец ведёт насторожившихся участковых за здание (там ещё один подъезд), а я обхожу наш домик с другой стороны, где двор Литгазеты. какой она была в оригинале, эта конструктивистская прозрачная проходная, то есть когда не водилось тут у входа всех этих делающих бизнес мужичков с вэйпами и трубками, а были стенды самой газеты для тех кто не покупает, но читает стоя, – я теперь не узнаю. в маленькой стеклянной выгородке на проходной слева, ставшей со временем отдельным магазином – пахнет кофе-аппаратом, он у самой двери. каждый раз тут мысленно вычисляю, есть ли мелочь на маленькую чашку американо за 35 – как на последний доступный допинг, если будут на работе глаза смыкаться… но сейчас пара глазированных сырков и один сочник, вот что нужно. слева смотрят обложки глянцевых журналов, переходящие в плитки элитного шоколада: голливудские дивы, Мальдивы, хайлайф, другая пресса, другая еда…
возвращаюсь сквозь клубы дорогого табачно-вэйпового дыма у крыльца бывшего комбината Литгазеты к нашему деревцу и торцу,
