Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
Но число их было невелико. И, хотя они так же серьезно относились к своему хобби, как и знатоки авиакомпаний, им, в отличие от тех, все-таки не удавалось полностью завладеть вниманием собравшихся. Искусство на этих ужинах не пользовалось такой же популярностью, как авиарейсы.
Через полгода после поездки Джамшеда в Бомбей я получил письмо от брата Перси. Среди прочего он писал о своей деятельности в деревне:
«Наша работа с фермерами началась удачно. Они получили беспроцентные ссуды в виде семян и удобрений, которые мы закупили оптом, и впервые за многие годы им не пришлось занимать деньги у этих кровопийц кредиторов.
Как только мы появились в деревне, кредиторы нас возненавидели. Они пытались заставить нас уехать, утверждая, что наша деятельность вредна, потому что нарушает хрупкое равновесие деревенской жизни и уничтожает традиции. Мы же в свою очередь указывали им на такие вещи, как эксплуатация, ростовщичество, бесчеловечность и прочие мерзости, время которых прошло. Возможно, мы были похожи на храбрых странствующих рыцарей, но кредиторы перешли к угрозам, заверив нас, что очень скоро нам здесь станет паршиво и мы быстро уберемся восвояси.
Однажды, когда мы пришли к человеку, подавшему заявление на получение ссуды, один из фермеров сообщил, что в хижине, служившей нам и конторой, и жильем, нас поджидает толпа головорезов с палками и дубинами. Поэтому мы переночевали у того заемщика и утром в сопровождении жителей деревни, настоявших на том, чтобы не отпускать нас одних, отправились к нашей хижине. Но нашли только тлеющие угли. Ночью ее сровняли с землей, и никто не осмелился вмешаться.
Сейчас мы вернулись в Бомбей и с Навджитом разрабатываем план возвращения. Мы уже поговорили с несколькими репортерами, и наша работа широко освещается прессой. Кроме того, мы получаем новые пожертвования, так что, когда вернемся, нас не будет останавливать отсутствие средств».
Дочитав до этого места, я ненадолго отложил письмо. Вот ты, мой брат, борешься с коррупцией и злом, а я смотрю комедии на арендованном старом телике. Или хожу на ужины в парсийские семьи, чтобы слушать болтовню про авиакомпании и безделушки. И нет смысла сожалеть, что мы так мало говорили друг другу о наших надеждах, мечтах и перспективах. Я вспомнил школьные годы и попытался найти тот момент, когда между нами произошел разрыв. Увеличивался ли он потихоньку или возник мгновенно однажды утром? Не помню, но он привел к молчанию и скрытности.
Остальная часть письма касалась приезда Джамшеда в Бомбей полгода назад:
«Лучше бы он держался подальше если не от Бомбея, то, по крайней мере, от меня. Самое безобидное, что можно сказать, это что я зря потратил время. Я, конечно, ожидал, что мы будем по-разному смотреть на вещи, но не был готов встретить такого законченного хама-материалиста, которым он стал. Только подумать, что он был в школе моим лучшим другом!
Не сомневаюсь, что он считает кульминацией своего визита приглашение кое-кого из нас на ужин в "Рандеву" – если ресторан, то только уж обязательно самый дорогой! Это зрелище превзошло все остальное. Он все время напоминал нам, что мы можем есть и пить все, что хотим, невзирая на цены, и развлекаться на полную катушку, потому что другой такой возможности у нас не будет, по крайней мере, до следующего его приезда.
Когда принесли суп, он отругал официанта, заявил, что суп холодный, и велел унести обратно. Все мы сидели молча и чувствовали себя неловко. Он невозмутимо на нас посмотрел и объяснил, что только так следует относиться к непрофессионализму. Индусы слишком мягкие и покладистые, и им следует учиться отстаивать свои права, как это делают люди в Штатах.
Предполагалось, что эта сцена произведет на нас должное впечатление, потому что мы сидели в дорогом ресторане, где питаются только иностранные туристы благодаря наличию у них американских долларов. И в этом ресторане оказался один из нас – человек, которого не смущают стены пятизвездочного отеля "Тадж-Махал". В школьные годы мы могли только стоять снаружи и смотреть, как через гостиничную дверь входят и выходят иностранцы, и воображать, какие удивительные тайны спрятаны внутри, какая роскошь доступна этим высшим белокожим существам. Теперь перед нами был один из нас, и он показывал, как надо вести себя без этого комплекса неполноценности, но только нам было за него стыдно.
Весь вечер мы молча, с недоумением смотрели на Джамшеда, хотя он, наверное, отнес это на счет нашей благоговейной почтительности к окружающему великолепию.
Я решил, что больше не буду с ним встречаться, даже когда он придет попрощаться перед отъездом. И не собираюсь видеться с ним, когда он приедет в Бомбей в следующий раз…»
Закончив читать, я понял, что полгода назад брат был раздражен присутствием Джамшеда точно так же, как я его письмом. Но я не стал писать об этом Перси. Все равно я собирался приехать в Бомбей через четыре или пять месяцев. Тогда и поговорим. Всего через четыре месяца я закончу двухлетнее обучение в Канаде – достаточно долгая разлука (думал я с наивной высокопарностью), чтобы сформировать у себя ясность мысли, которую я привезу с собой и использую при решении всех проблем Индии.
Вскоре пришло время покупать подарки. Я упаковал шоколад, сыры, повидло, желе, пудинги, порошки для кекса, колготки, бритвенные лезвия из нержавейки – все те товары, которые я видел на прилавках контрабандистов у фонтана «Флора» с недосягаемыми ценами. Я напоминал себе одного из тех солдат, которые во время войны собирают всевозможные странные вещи, чтобы потом использовать их для бартера вместо денег. На что я надеялся их обменять? На внимание? Благодарность? Бальзам, смягчающий вину, или иное средство из арсенала совести? Сейчас мне было бы интересно это понять. А еще интереснее то, что тогда я об этом даже не задумывался.
Чемодана, с которым я приехал в Канаду, оказалось недостаточно. И, хотя я купил еще один, мудрым решением оказался лишний кожаный ремень, чтобы перетянуть каждый, потому что оба чемодана раздулись до угрожающих размеров.
И вот, когда мои руки все еще болели от прививок против тифа и холеры, багаж трещал по швам от засунутого в него небольшого гастронома, а сознание переполнял беспочвенный оптимизм, я поднялся на борт самолета.
Самолет
