Первое поле - Александр Васильевич Зиновьев
– Вот как-к хорошо, вернулся, а то я уж беспок-коиться начал, не ид-дёшь и не идёшь! – увидев Матвея, произнёс, слегка заикаясь, Вася. – Нам с тоб-бой сезон зав-вершать. За нами двад-дцать седьм-мого должны прил-лететь. До д-двенадц-цати дня. Так что от-тдыхаем.
На следующий день пошёл несильный дождь, и Матвей решил пойти еды пострелять. Из всего остались спички и соль с чаем.
– Нич-чего, – подытожил положение Кочергин, – и не т-такое бывало.
Матвей на этот раз вышел к другому озеру, меньшему, и, идя вдоль него, вдруг увидел привязанную длинной верёвкой к дереву на плаву лодку метра в четыре в длину, долблянку. Матвей подтянул её к себе. На дне её лежало весло. Белое от возраста. «Во как здорово, – подумал Матвей. – С лодки и на воде можно птицу взять». Но покрутил головой: нет ли хозяина лодки?
Матвей покачал долблёнку, перевернул, чтобы вылить воду. Оценил её плавучесть. «Надо же, – подумал, – если лодку оставили, значит, сюда или на рыбалку, или на охоту, но кто-то приходит. До ближайшего села триста вёрст». В этот день охота получилась удачной. Двух уток подстрелил, так что упали рядом с берегом, в болотниках достал. Третьим оказался селезень, и упал он в воду. Дым из ствола как-то так осел тут же, закрыв собою перспективу, но когда рассеялся, то Матвей увидел в пятидесяти метрах на воде дёргающегося на месте селезня. Матвей вернулся к лодке, отвязал её и, выйдя с ней на глубину, но так, чтобы не набрать в сапоги воды, попробовал в неё забраться. Лодка вела себя как шарик ртути. Только Матвей опускал в неё ногу, как она, необычайно лёгкая на плаву, тут же пыталась перевернуться вверх дном. «Ерунда какая, – подумал Матвей, – а как же в них садятся?» Сделав ещё несколько попыток, Матвей решил попробовать в неё сесть. И не сразу, но с третьей попытки, уткнув её нос в берег, Матвей сел в лодку. Аккуратно перенёс ноги и вспомнил, как дедушка по весне мимо на такой же лодке плыл, стоя на левом колене. Поэтому, немного отплыв от берега, совершенно без усилий Матвей переместился и, опустив правое колено на дно, опёрся на левую ногу, и получилось, как в каноэ. И приклад не мешал, и грести удобно. В несколько взмахов веслом, перемещая его с борта на борт, Матвей направил каноэ на селезня, подобрал его, бросил на дно и стал разворачивать это легчайшее речное судно. И, когда развернул и пошёл с ним к берегу, увидел, как совсем рядом на гладь воды, совершенно его не боясь, упало штук двадцать уток. Матвей замер. «Если они меня принимают за дерево, значит, не улетят». Матвей, почти не шевелясь, достал из подсумка патрон. Как можно тише потянул на себя затвор, вложил в ствол патрон (птицы спокойно стайкой плыли мимо), закрыл затвор и стал поднимать ружьё. И тут подумал: «А что, если с колена стрельнуть, не поднимая ружья?» Матвей поднял ружьё так, чтобы ствол смотрел в сторону проплывающих в тридцати метрах от лодки уток, навёл примерно на стаю – и грохот, дым. И буквально тут же Матвей оказался в воде. Лодке хватило отдачи от выстрела, чтобы она мигом перевернулась кверху дном. Всё произошло столь стремительно, что Матвей не успел ни испугаться, ни растеряться. Он видел, как стая рванула низко над водой подальше от Матвея, а на поверхности озера остались две тушки. Как рядом с лодкой спокойно плавало весло и селезень. А ружьё висело на ремне, который оказался в руке Матвея. Вода была не ледяная. «Очевидно, озёрная вода, не проточная, после лета не остыла», – решил Матвей. Он перетащил к себе нос или корму лодки, перевернул её. Воды оказалось почти по край борта. Вода в сапогах стала тянуть вниз. «Так, значит, подбираем весло, селезня и толкаем лодку к берегу». Метров через двадцать появилось дно. Уже на берегу, уткнув нос лодки в берег, вылил из неё воду. Вышел на берег и снял сапоги. Оглянулся на птиц и решил босиком сплавать за птицей. Только выжал портянки да повесил их на куст. Вернулся к Василию, увешанный трофеями. Василий снова обрадовался:
– От это н-навар! Эт-то мы месяц г-гулять ст-танем. А сыр-рой почт-то?
И Матвей рассказал о своем приключении с лодкой. И пока Матвей переодевался в сухое, Василий затеял жаркое. Ощипал селезня, опалил его на костре, разрезал, выбрал жир, растопил и стал жарить.
– Так-кое жарк-кое будет, ни в как-ком рест-торане не под-дадут. Жаль, нет г-горячительного, сп-пирт бы сейчас по п-полкр-ружки, а, Матвей?
Матвей сушил тут же сапоги, штаны. Поглядывая, чтобы не обгорели.
– Вася, а ты где живёшь? – спросил Матвей.
– К-как где – д-дома!
– Да нет, в городе или в деревне, в посёлке? – уточнил Матвей.
– А, вон-на что. У нас пр-рииск был. П-посёлок. Раб-бота. Зар-рабатывали. Мет-талл кончился. Кто к-куда. Восемьд-десят лет раб-ботал. Т-татаул наз-зывается. Сказывают, д-дорогу ст-троить соб-бираются. Ж-железную. Буд-дет работ-та. А т-ты, Маттвей, прямо моск-квич?
– Да вот, угораздило. До Кремля полтора километра, – ответил Матвей.
– Как от-т нас до пер-реката, – показал рукой в сторону реки Василий. – Близк-ко! А в теат-тре был?
– С этим мне повезло. Вообще в Москве театров много. Первый раз, помню, какую-то сказку… – Матвей отвлёкся, перевернул сохнувшую энцефалитку, – показывали. Вот сказку не помню, а как мы орали, помню. Мне лет шесть. Там кого-то какой-то бармалей съесть хотел. А мы как могли кричали, предупреждали, что вот смотри, а то плохо будет.
– Инт-тересно! – ответил Василий. – А я т-только кино!
– Да, кино, пожалуй, интереснее театра. Хотя в театре, там же живые актёры. Как-то всё иначе. Но кино. У нас недалеко несколько кинотеатров: «Москва», «Смена» и этот, как его, «Баррикады». В выходные почти всегда бегал на
