Камиль Яшен - Xамза
И вот какое стихотворение написал об этом ваш сын:
Не думай, что ликуют бедняги от зякета,
Все они от гнета бая стонут...
Но не думай, что обречены они вечно на унижение,
Придет день, и станут шахи нищими, а нищие шахами!
- Вздор! Ложь! Кощунство! - замахал руками самый народолюбивый человек Коканда. - Это слова, направленные против воли аллаха! Вместо того чтобы превозносить день и ночь его величество русского императора, ваш сын смеет говорить такие неподобающие слова!.. Не хочет ли он сказать этим, что его величество падет завтра с трона и станет нищим, а его трон займут какие-нибудь нищие?
- Кощунство! Кощунство! Грех великий! Человеку, написавшему эти мерзостные слова, быть в преисподней! - закричали, потрясая кулаками, имамы, ишаны, муфтии и мудариссы
- Сам аллах раздает милости своим рабам божьим, - продолжал Садыкджан. - Ваш сын взялся заботиться о бедняках, но его собственные дела, насколько я знаю, не так уж хороши. Он
сейчас ничего не зарабатывает, а у него жена и ребенок. А ведь, работая у меня на заводе, он получал хорошие деньги. Сам шайтан, русские мастеровые и еретические книги сбили его с пути, и он куда-то исчез... Сейчас ваш сын снова появился в Коканде - семья потянула к себе. Но честные мусульмане не могут спокойно спать, зная, что Хамза в городе... Я скажу о себе. Перед своим уходом из Коканда ваш сын чуть было не причинил мне колоссальные убытки. Он хотел поджечь огромную партию хлопка стоимостью в несколько сот тысяч рублей. Я спрашиваю вас, ибн Ямин, могу я сейчас спокойно спать, зная, что Хамза в городе?
Ведь он снова может поджечь мой хлопок или еще хуже - весь мой завод!
- Бай-эфенди, простите меня, ничтожного человека, - повернулся к Садыкджану ибн Ямин, - но я не верю, что мой сын может поджечь ваш завод. И кроме того, пользуясь присутствием нашего великого хазоата, мне хочется внести ясность в одну загадку мира сего... Мы знаем, что и на земле, и на небе все от бога. Ну, а если так - как знать, может быть, в один день по воле божьей какой-нибудь дровосек действительно станет царем?
Ведь всевышний всесилен... Мой сын еще молод, а в молодости все кажется доступным и легким. Молодому хочется сказать чтото новое, хочется искать новые авторитеты. На нравы и обычаи, оставшиеся от предков, молодость смотрит как на предрассудки.
А в чем же тут наша вина, родителей? Мы состарились, а в старости сил становится меньше, а печали больше, лишаешься также ума-разума. Ни в чем не везет тебе, даже дети выходят из повиновения... Вот такое случилось и со мной. Сын не идет по моему пути, не слушается меня, что же мне делать?
Наступила тяжелая тишина. Все ждали, что скажет задумавшийся Миян Кудрат.
- Кощунство! Кощунство! - произнес наконец хазрат и поднял голову. Слушайте меня внимательно, ибн Ямин... Народ Коканда не в силах больше терпеть негодных дел вашего сына.
Лучшие люди города обратились к нам с письмом, в котором пишут, что ваш сын, выражая свое пренебрежение к муллам, ишанам и многим другим великим духовным санам нашей религии, неоднократно оскорблял в газетах наши обычаи и веру... Вы, будучи отцом Хамзы, не положили конец его отвратительным поступкам, и выходит, что сами руководили его делами, несовместимыми с шариатом. Наконец, вы же, презрев законы ислама, позволили своему сыну взять в жены женщину другой веры. Вы пустили ее жить к себе в мусульманский дом вместе с ребенком.
Весь верующий народ Коканда требует, чтобы по отношению к вам, табибу ибн Ямину, а также по отношению к вашим детям и ко всем родственникам были приняты самые суровые меры.
Чтобы вас изгоняли из каждой махалли, в каком бы кишлаке и в каком бы городе вы ни жили. Чтобы из-под вас вырывали подстилки даже в мечетях. Чтобы вас вообще не допускали в мечети и медресе, не звали ни на праздники, ни на поминки, ни на разговенье после поста и вообще ни на какие торжества. Народ требует, чтобы вас немедленно изгнали из Коканда, не давая даже временного жилища ни в одном квартале, а ваш оскверненный дом сожгли... Если же ибн Ямин, покаявшись в содеянном, перед всем народом проклянет своего сына, откажется от него, прогонит из дома вместе с русской женой, даст перед народом клятву никогда больше не видеть его и напишет верховному судье письмо, то в таком случае его можно оставить в своем доме и разрешить посещать свою мечеть... В противном случае, написано в письме, если наши власти и блюстители шариата не примут мер, мы сами, закидав ибн Ямина камнями, истребим весь его род...
Вот это письмо, можете прочитать... Его подписали все преподаватели и учащиеся всех медресе, старшины всех кварталов города, имамы всех мечетей...
Снова воцарилась тишина.
Ибн Ямин, не поднимая головы, погрузился в глубокое раздумье... Он вспоминал свою молодость, тяжкие дни своей жизни... Его бедный отец Халбай, находясь в полной зависимости от главного бая кишлака Аввал, похожего вот на этого самого Садыкджана, какие только не претерпел муки... Лишился дома и земли и, будучи не в силах расплатиться с долгами баю, провел остаток жизни в нищенстве. Бессильный кормить и содержать своего заболевшего сына, вынужден был отдать ребенка чужим людям, которые увезли его в Самарканд, и отец и сын были разлучены навеки... Отец Халбай прожил свою жизнь, вечно терпя унижения и оскорбления, тоскуя по сыну... Ах, бедный мой отец, так и не дождался он той поры, когда его сын, став табибом, начал зарабатывать немного... Вечно тосковать мне по нему...
Хош, ну ладно, что же все-таки хочет от него, ибн Ямина, этот Садыкджан - несправедливый, злобный, не имеющий никакой веры, готовый ради золота кинуться с крыши, всю жизнь набивающий мошну, этот дьявол, принявший облик святого, опухший от пьянства, толстомордый обжора с большими кровожадными глазами, которые могут напугать даже лошадь? Он ведь уже отнял у сына Зубейду и погубил ее. Чуть было не лишил жизни и самого Хамзу, и если бы это случилось - обрек бы меня на вечные страдания... Что затеяли теперь эти собаки? Неужели и я, подобно своему отцу, лишившись сына, навек буду разлучен с ним?..
Какое злодеяние на уме у этого хазрата, который, сидя напротив меня, шепчет "аллах, аллах", а сам думает только о деньгах, - неужто этот святой и в самом деле святой?.. А вон тот черноборо
дый, ощерившийся в улыбке шейх Исмаил, - неужели он действительно провидец душ? Или Камол-кази, верховный судья?
Разве только он один может правильно понимать и толковать шариат?.. Нет, нет, великий Магомед в судный день не признает их своими подданными, не проявит к ним милости. В судный день Магомед накажет их, обречет на позор... Так неужели я из-за них, состряпавших это фальшивое письмо от народа Коканда, прокляну своего сына, за которым нет никакой вины? Прокляну его жену, тоже не виновную ни в чем? Как я прогоню их из дома?
Ведь это же будет неугодно богу...
Эти последние слова ибн Ямин невольно произнес вслух.
Миян Кудрат, насторожившись, тут же спросил:
- Что будет неугодно богу? Говорите открыто! Не заставляйте нас ждать!
-Хазрат мой, конечно, предписания таких великих блюстителей шариата, как вы, мы, рабы божьи, должны исполнять незамедлительно, - дрожащим голосом произнес ибн Ямин, собравшись наконец с мыслями и силами. - Но зачем использовать шило там, где можно обойтись иголкой? Возможно, сам аллах укажет путь моему сыну. А я, вместо того чтобы проклинать своего сына, кровинку мою, вместо того чтобы выгонять его из дома, готов сам умереть без отпущения грехов и быть похороненным без савана!
И, содрогнувшись от презрения и ненависти, от всех пережитых волнений, ибн Ямин решительно поднялся и вышел из дома Мияна Кудрата.
Никому не открываясь, несколько дней носил ибн Ямин свою боль в себе. Ни одного слова упрека не сказал он своим домашним. Он знал, что помыслы его чисты и благородны, и это придавало ему силы.
Но однажды, спустя неделю после разговора в доме хазрата, к ним зашел Завки. Поэт пришел поговорить с Хамзой, но того не было дома. Хозяин посадил гостя пить чай. Слово за слово, и ибн Ямин все рассказал Завки, как говорится, открыл ему душу.
Завки долго молчал.
Пришел Хамза. Забежал на несколько минут к Аксинье и сыну, а потом сел пить чай с мужчинами.
- Вот, сынок, оказывается, я должен проклясть тебя, - сказал ибн Ямин после долгой паузы. - Так говорят хазрат и Камол-кази... Не знаю, чем уж мы не угодили богу. Посылает на нас напасть за напастью.
Хамза опустил пиалу.
- Я догадывался об этом, отец, и давно хотел поговорить с вами. Ждал, когда вы начнете первый.
- Видите, Убайдулла, какой у меня чуткий и послушный сын, - грустно улыбнулся ибн Ямин.
- Отец, - горячо заговорил Хамза, - я никогда не позволю, чтобы из-за меня в вашу жизнь на старости лет вмешивался этот паук Миян Кудрат и выживший из ума Камол-кази!
- Чем нуждаться в справедливом казн, лучше самому себе быть судьей, сказал Завки.
- Вы правы, учитель, - согласился Хамза. - Мы сами должны найти выход и оставить в дураках всю эту свору.
