Камиль Яшен - Xамза
- Завтра Ленина будут читать в Коканде. - Умид поплевал на руки. - Да поможет нам аллах сделать узбекские листовки не хуже русских.
Быстро росла стопка оттисков. Умид работал сноровисто, быстро. Степан и Хамза проверяли текст.
Вдруг в дверцу подвала постучали.
- Это я, - раздался снаружи голос хозяина мельницы, - прячьте все скорее!
- Что там? - напружинился Соколов.
- На том берегу солдаты...
- Живо! - скомандовал Степан.
Умид засунул в нишу станок и наборную кассу.
- Что с листовками делать? - шепотом спросил Хамза.
- В муке зарыть! - зашептал Степан. - Вон ларь у стены стоит...
Открыли потайной люк и вылезли из подвала возле самой воды. Хозяин мельницы уже стоял на берегу, около камышей.
- Тихо, тихо, - приложил он палец к губам, входя в камыши. - Идите сюда...
Хамза, Соколов и Умид сползли за ним. Вода была всем по горло.
- Где солдаты?
- Вон они...
На противоположном берегу реки на широкой поляне выстроилась шеренга солдат с винтовками. Перед ними сбились в кучу несколько изломанных фигур. Все были босы, в изорванных нижних рубахах, в кальсонах. Двое еле стояли на ногах. Их поддерживали под руки.
Чуть поодаль расхаживал грузный человек в рясе с большим крестом на груди.
- Это из гарнизона, которые бунтовали, офицера убили, - зашептал Степан. - Неужто солдаты своих же солдат будут расстреливать?
- Тише, тише, - просил мельник.
- Раздать лопаты! - донесся с поляны властный голос.
- Пересветов! - узнал Степан. - Палач, сучья лапа...
- Мельницу осмотрели? - спросил у кого-то ротмистр. - Нам свидетели не нужны.
- Там ночью, ваше благородие, никого не бывает.
- Осужденным рыть могилы, - приказал Пересветов.
- Не будем рыть! - крикнули из группы людей в нижнем белье.
- Незакопанными будете валяться, непогребенными...
- Закопаешь, сволочь, если свидетели не нужны!
- Ну что ж, логично. - Ротмистр закурил. - Батюшка, приступайте.
Священник подошел к приговоренным.
- Исповедуйтесь, братцы... Просите у бога прощения... Спасите души словом Христовым...
- Какой еще бог, если ты, падаль бородатая, землю топчешь, мозги дуракам вкручиваешь!
- Не раскаявшись уходите из мира сего! - повысил поп Толос. - Господь не простит... В геенне огненной гореть будете!
- Вместе с тобой, с жуликом!
Священник вернулся к ротмистру.
- Бесполезно. Неисправимы.
Пересветов бросил папиросу.
- Взво-од, слушай мою команду-у...
- Стреляйте скорее!.. Эх вы, темнота!.. Пусть совесть вам всю жизнь душу жгет... Кого убиваете? Своих!..
- За бунт, за измену присяге и государю императору...
Огонь!!!
Залп. Долгое эхо в ночи.
- Ваше благородие, один, кажись, шевелится...
- Кто там еще шевелится?
- Голубенко. Он завсегда живучий был...
- Добить! - Ротмистр закуривает. - Никому шевелиться уже не положено.
Выстрел. Одинокий. Последняя душа отлетела на небо.
Хамза почувствовал, как стоявший рядом в воде Умид сотрясается от беззвучных рыданий.
- Тише, тише, - просит хозяин мельницы.
- Могилу копайте одну! - рычит на другом берегу ротмистр. - И поглубже... Батюшка, коньяку не желаете? Что-то ночь сегодня холодная...
Все вернулись в подвал.
- Как? Как они могли оказаться здесь? - горестно посмотрел на мельника Соколов. - На волоске же все висело... Типографию могли погубить, листовки готовые...
- Не знаю, - растерянно пожал плечами мельник, - ума не приложу... Знают, что ночью на мельнице никого не бывает, вот и выбрали пустынное место.
Степан снял мокрую одежду, начал выжимать воду. Хамза.
ссутулясь, сидел на груде пустых мешков. Умид горбился в углу.
- Что, Халгзахон, - жестко сказал Степан, - видел революцию без жертв?
Хамза молчал.
- В одной казарме небось солдатики жили, - продолжал Степан. - И как мясники... Голубенку, видать, в упор добивали... Эх, Пересветов, висеть тебе когда-нибудь на хорошем суку! Своими руками петлю затяну, не поленюсь, душа с тебя вон...
- Нет, нет, нет! - вскочил вдруг в углу Умид. - Они могли прийти сюда!.. Нас тоже могли расстрелять... и в общую яму!..
А я не хочу, не хочу! У меня семья, дети!
- Речная вода охлаждает, а ты что-то разогрелся, - угрюмо сказал мельник.
- К черту! Все листовки в огонь! - бесновался Умид. - Надо уничтожить улики!.. С меня хватит!.. За нами придут, нас расстреляют!.. Я не могу!.. - С неожиданной силой он рванул на себя крышку тайника, схватил наборную кассу со шрифтами и потащил ее к люку. - Утопить все это железо! На дно! Я не переживу больше такого страха!..
Степан Соколов - в нижней рубашке, в кальсонах - оторопело смотрел на Умида, ничего не понимая, не двигаясь с места.
- Стой! - вскочил с места Хамза. - Перестань! Положи кассу на место!
Мельник кинулся наперерез Умиду, но тот толкнул его железным ящиком в грудь, сбил с ног.
Хамза схватился за ящик с другой стороны.
- Отдай шрифты!
- Отойди! Убью!
Вырвал кассу...
Хамза одним прыжком настиг его. И, размахнувшись, ударил.
Упало пенсне, посыпались металлические буквы.
- Ты, ты, мусульманин, ударил меня, мусульманина! - корчился на полу Умид. - Это они, русские, жестоки и беспощадны, готовы расстреливать друг друга, вешать!.. А ты, ты!..
Степан брезгливо перешагнул через Умида.
- Не скули, размазня! - Показал на Хамзу: - У него мертвую мать обыскивали... И мусульмане, и русские!.. Нету мусульман одинаковых, и русских нету...
Мельник, потирая ушибленную грудь, собирал шрифты.
- Слабый ты оказался, гражданин типографский работник...
Куда мы только смотрели, когда тебя в партию принимали...
Подвинься, буквы под тобой лежат...
Умид отполз в угол.
- Мне не нужна такая революция, где льются реки крови...
Я против насилия... Это вульгаризация революционных идей!
- Если ты не замолчишь, - дрогнувшим голосом сказал
Хамза, - я ударю тебя еще раз.
- Бей, бей, - всхлипнул Умид, - но я все равно буду искать другую дорогу в революцию. Без жертв, без крови, без убийств...
- Где-то я уже слышал однажды такие слова, - усмехнулся Степан, одеваясь.
- Больше не услышишь, - заскрипел зубами Хамза.
Соколов подошел к Умиду, ткнул в него пальцем.
- Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаешь портрет?
- От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.
- А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.
Степан рывком поднял с пола Умида.
- Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать?
А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?
- Я честный человек, - дернулся Умид.
- Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо.
Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.
Умид ушел.
- Вот и поговорили, ребятушки, по душам, - покрутил головой мельник. Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...
В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)
А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.
- Ибн Ямин! - громко произнес святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.
- Слушаю вас, мой хазрат.
- Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.
- Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.
- Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье: говорите всё.
Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.
Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.
- Слушаю вас, казн.
- Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете.
Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын еще в одной газете высмеял рамазан...
- Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр.
Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..
О своем благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:
Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.
Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..
Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.
- Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья. - Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджанбайвачча выделил зякетденежный дар для всего народа Коканда.
