Царь горы - Александр Борисович Кердан
Заметно потеплело. Солнце яичным желтком плавилось на небесной сковородке. Весна как будто заявляла переменчивой уральской погоде: «Я пришла и говорю: всё – холодов больше не будет!»
Разумом Борисов понимал, что надо бы скорее ехать домой и объясниться с Ингой, но ноги понесли его в противоположную сторону. Двигаясь по оживлённой улице, он вскоре оказался у Большого Златоуста – храма-колокольни, возведённого на площади, где раньше стоял памятник революционеру Малышеву, погибшему от рук белогвардейцев незадолго до того, как в Екатеринбурге была расстреляна семья последнего русского царя. Теперь памятник перенесли на набережную Исети, откуда взирает на город. А на площади возвели новый храм-колокольню…
«Круговорот воды в природе… Сначала был храм. Потом памятник разрушителю храмов. Теперь – снова храм… Вот и в человеческой жизни – круговорот: дружба – ненависть – а что потом, пока не ясно…»
Большой Златоуст восстановили, и Борисов как-то заглянул в него. Несмотря на «новодел», храм показался Борисову намоленным: «Оказывается, ничто никуда не исчезает… И Дух Божий обитает там, где Его место!»
Сегодня Борисов решил зайти в храм и поставить свечу за исцеление жены. Но «лимонка» оттягивала карман: «Не идти же в Божий дом с гранатой?» – и Борисов прошёл мимо: «Зайду на обратной дороге!» Он направился к Плотинке, спустился к музею изобразительных искусств и подошёл к железному мосту, перекинутому здесь через Исеть. Этот мост облюбовали в последние годы молодожёны, усеяв все перила и решётки разного вида и размера замками и замочками с нарисованными сердечками и именами. Борисова забавляла эта новомодная традиция пристёгивать замочек к мосту, а ключ выбрасывать в реку: «Наивные! Вовсе не ключики-замочки – залог крепкой семьи!»
Он долго стоял на мосту и смотрел на тёмную с желтоватой пеной воду. Думал про себя и про Ингу. «Прав Царедворцев, назвав меня дураком! Я и есть круглый дурак, чёрствый сухарь и законченный эгоист…»
Борисов огляделся и, не обнаружив никого вокруг, достал из кармана гранату. Быстро вывернул взрыватель, бросил его в воду, следом закинул подальше в реку и подарок капитана Савицкого. Плеснула вода, и железная болванка ушла на дно: «Вот и всё! Прощай, оружие…»
Борисов ещё немного постоял на мосту, глядя на подплывшую стайку диких уток. Он вдруг понял, что в храм сейчас не пойдёт. В храм надо идти не только с благодарностью, но с раскаяньем и надеждой. А для этого прежде нужно поговорить с Ингой и повиниться перед ней… Ведь двадцать лет прожили бок о бок, а он так и не узнал до конца, какая женщина рядом с ним… Называл её любимой, делил с нею кров и пищу, а так и не понял «маленькую, но гордую птичку», которую ему Бог послал в утешение за все прошлые неудачи.
«Сколько же выстрадала она за эти дни, терзаясь мыслями о своей болезни… И ведь ни словом не намекнула мне о ней… Берегла! А я? Как я мог подозревать её, злиться и ревновать?..»
И ещё осознал он, что должен повиниться перед Колей Царедворцевым.
«Прав Колька: всё наше – при нас. И такая длинная жизнь – за плечами. Её не перечеркнуть и не прожить вновь… Всё в нашей долгой жизни было: менялись эпохи, то мир, то война… – Борисов даже оглянулся вокруг, словно захотел увидеть эту большую жизнь, которая уже почти прошла, но всё-таки ещё не закончилась. – И с чего это я увидел в Кольке врага и соперника? Разве в детстве, пока я жил с открытым сердцем, пока воспринимал его таким, какой он есть, и не устраивал с ним состязание, и не стремился к первенству, Царедворцев не был мне настоящим другом? Разве он не старался мне всегда помочь и тогда, и теперь?..»
«Прежде чем судить о недостатках других людей, сначала посмотри на следы собственных мокасин», – Борисов направился к троллейбусной остановке, сел в троллейбус, идущий в сторону дома.
«Собственные следы» наводили его на грустные мысли: «Колька всегда был готов протянуть мне руку… А я воспринимал его доброе отношение сначала с благодарностью, после – как должное, а потом как снисхождение… Я видел только свои проблемы, жил своими обидами, никогда по-настоящему не поинтересовался, а как живёт он, что его-то волнует…» – Борисову нелегко давались эти рассуждения, но, начав укорять себя, он не мог остановиться – хотел очистить душу до конца.
Ему вдруг явственно привиделся заснеженный челябинский двор, где они с Царедворцевым снова мальчишки, строят снежную горку и играют на ней… И тут во двор врываются взрослые пацаны и пытаются разрушить уже построенную горку… И они, встав спиной к спине, защищают её…
Теперь, спустя десятилетия, уже не дворовая шпана, а само Время пытается столкнуть их с общей горы, именуемой судьбой поколения, и чёрная бездна у ног вот-вот разверзнется и поглотит каждого из них, и не за кого им больше держаться, кроме как друг за друга…
Борисов вышел на одну остановку раньше и отправился в магазин хозтоваров с ласковым названием «Хозяюшка». Купил банку краски цвета «фисташковый пломбир» и малярную кисть. «Сейчас закрашу эту подлую надпись!» – Борисов загадал, что если исчезнет она, то и у них с Ингой сразу же всё наладится: он снова будет внимательным и нежным, жена не станет ничего скрывать, и счастье вернётся к ним в дом, и с Колей Царедворцевым дружба воскреснет…
С этими мыслями он подошёл к арке и застыл на месте: надпись, которая терзала его столько дней, была закрашена, и краска ещё не успела просохнуть.
2019–2020
Караул
Глава первая
1
– Печень трески… Горбуша в собственном соку… Слышь, Сань? – толкнул стоящего в первой шеренге Кравца его друг Юрка Захаров. – Ребята из семьдесят четвертого рассказывали: в выездном нажрались всего от пуза… Ты пробовал печень трески?
– Тише, Гейман услышит, – сквозь зубы осадил Кравец. На ужин был похожий на клейстер комок каши, который он есть не стал, а чай и кусок хлеба с маслом только разожгли тоску о человеческой еде.
– Так пробовал печень? – не унимался Юрка.
– Да пошёл ты со своей печенью!
– Отставить разговорчики в строю! – рявкнул старшина. – Ротя-а! Смирр-на! Равнение налево!
Из канцелярии вышел ротный Епифанцев, за низенький рост и визгливый голос прозванный Бабой Катей. Гейман, браво повернувшись на каблуках, отпечатал ему навстречу пять шагов:
– Товарищ капитан! Рота на вечернюю поверку построена! Разрешите начинать?
– Начинайте, – тоненько распорядился Баба Катя.
Раскрыв книгу вечерней поверки, старшина принялся выкрикивать
