Методотдел - Юрий Викторович Хилимов
Эта история не уронила меня в глазах моих методистов. Даже те из них, у кого я не вызывал симпатии, понимали, что причина неудачи не в том, что я не могу это делать или делаю ужасно плохо, а потому что не хочу. «Вам, по-моему, совсем не нужно это», — так и сказал мне однажды в порыве откровенности Петя.
Однажды мне довелось оказаться в роли сопровождающего иностранных детей. В этой авантюре не обошлось без участия Ванды. Неизвестно каким образом на нее вышла одна испанская семья, где двое детей увлекались изучением русского языка. Руководствуясь неизвестно какими соображениями, родители захотели отправить их почти на весь летний сезон в Крым. Детей решили поселить в санатории, а Дворец должен был составить индивидуальный образовательный маршрут на все лето. Разумеется, это поручили сделать методотделу. «Будут первые ласточки нашего нового потрясающего международного проекта», — говорила мечтательно Ванда.
За детьми в Симферополь я отправился вдвоем с Веней. Я бы не потащился туда сам, но как назло у всех моих методистов были занятия в это время. Рейс из Шереметьево должен был приземлиться в полдень, и мы приехали как раз минут за пятнадцать до посадки самолета. На нашей табличке в зоне встречающих огромными буквами было написано «Луис и Моника».
Луису было четырнадцать, а Монике двенадцать. Сложно было подумать, что между ребятами кровное родство. Луис — рыжий, веснушчатый, со светлыми ресницами, а Моника — кареглазая и темноволосая. Он — вдумчивый, рассудительный и неспешный, она — непоседливая, шустрая, эмоциональная. Пожалуй, единственное, что делало похожими брата и сестру друг на друга, было то, что у них отсутствовал и малейший намек на тоску по дому, на беспокойство, какое бывает у детей, оторванных от родителей.
Собственно, русским языком был увлечен только Луис, он неплохо изъяснялся и почти всегда понимал меня с первого раза. Моника по-русски почти совсем не говорила, но она могла читать и знала отдельные фразы. Я сразу подумал, как сложно будет составить учебный план для девочки. Вся надежда оставалась на Зину Дрозд, которая хорошо владела испанским. «Да, но одна Зина на все лето для этого ребенка — это слишком непросто», — размышлял я.
— Луис, а твоя сестра тоже решила серьезно заниматься русским языком? — спросил я, когда дети немного пообвыклись в нашем микроавтобусе.
Он улыбнулся.
— Моника со мной приехала…
— За компанию?
— Да, но она тоже немного учила. Ей тоже интересно. Но, конечно, мне больше нравится русский язык, чем Монике.
— Скажи, а ваши родители имеют отношение к России? Может быть, ваша мама русская?
Луис отрицательно покачал головой:
— Нет. Они испанцы. Мама — врач, папа — инженер. Мне нравится изучать разные языки. Я знаю английский, французский, итальянский, немецкий. В следующем году хочу учить арабский, а потом китайский. Сейчас я хочу лучше говорить по-русски.
— О, ты замечательно говоришь, поверь мне! Ты приехал в Россию в первый раз?
— Да.
— Что ты думаешь о нашей стране?
— Россия очень большая страна, очень. Мне нравится русская культура.
Ответ был стандартный, и, если честно, я так и не понял, чем по-настоящему был вызван интерес Луиса к России, впрочем, вполне вероятно, что некоторая языковая скованность не дала мальчику возможности выразить всех своих мыслей.
Ребята провели отличное лето. Они успели позаниматься почти во всех студиях Дворца. Луис увлекся археологией, а Моника стала вокалисткой в нашем мюзикле. Оба ощутимо продвинулись в знании русского, но самое главное — они использовали возможность не потратить это лето впустую.
Я часто входил в состав жюри всякого рода конкурсов, которых было огромное количество в нашем Дворце. При всем том, какие хорошие дети у нас занимались, какие они были воспитанные — здоровались даже с незнакомыми людьми, я всегда удивлялся тому, насколько, войдя в соревновательный азарт, они делались колкими по отношению к своим товарищам. Да, известно, что дети жестоки друг к другу, но у нас же всегда были особые дети, увлеченные своим делом. Хотя, наверное, это здесь совершенно ни при чем. Бывало, что на защите проектов они так едко придирались к соперникам, что мне приходилось вставать и напоминать аудитории: вопросы должны задаваться не для того, чтобы завалить коллегу, а чтобы уточнить какие-то детали.
Особенно агрессивными были девочки — старшие подростки, такие правильные, симпатичные, со вздернутыми носиками и туго заплетенными волосами. Они беспощадно лупили своими вопросами ответчиков, которыми, разумеется, оказывались худенькие мальчишки.
— Вот ты сказал, что загрязнение пластиком — самая главная экологическая проблема на сегодня. Какими данными вы пользовались? — спрашивала рыженькая девочка на защите экологических проектов.
— А ты разве сама не видишь, что вокруг происходит? — пытался неуклюже выпутаться мальчик, на футболке которого крупными буквами было написано слово «СТОП».
— То есть никакими, понятно, — деловито резюмировала оппонент, чем вызвала в зале легкий смешок. — Тогда ответь мне на такой вопрос: предусматривает ли ваш проект то, что параллельно с сокращением использования пластика, например пакетов, увеличится вырубка лесов?
— Если ты внимательно слушала доклад, ты могла заметить, что мы не рассматривали эту проблему. Мы говорим о переработке пластика, а не полном отказе от него.
— И все же?
— Вероятно, да. Но разумное потребление способно решить и эту проблему.
Девочка все равно не унималась и «жаждала крови»:
— А как могло так получится, что ваш проект так сильно напоминает шведскую модель? Я уверена, что это стопроцентный плагиат. Да, и почему третий мальчик так и не сказал ни слова?
Наши воспитанники слыли на весь район гиперамбициозными! Вследствие замечательной учебы в школе они совсем не умели быть не первыми. Второе и последующие места воспринимались ими как полный крах и несмываемый позор. Хотя Дворец и исповедовал с советских времен педагогику успешности для каждого и всегда награждал детей максимальным количеством дипломов и грамот, но первое место есть первое место, его не могут занимать
