175 дней на счастье - Зина Кузнецова
Когда мы зашли в дом, я сразу услышала, как сурово и строго отсчитывают минуты старые напольные часы, и почувствовала тепло, которое висит в воздухе, когда весь день на кухне что-то пекли. Было 01:15, ночь, а у бабушки на столе все теплое…
– Как я рад хорошей домашней еде! – сказал папа.
Не могла не добавить, впечатленная тем пригородным кафе:
– А я – санитарии.
За столом у меня слипались глаза. Бабушка обняла меня за плечи и повела в комнату. По лестнице мы поднимались под приглушенные голоса папы и дедушки, которые, как и всегда, остались в столовой пить кофе, курить и разговаривать.
Распустив волосы, я босиком ходила в банном халате по комнате – распаковывала вещи. Бабушка помогала и попутно расспрашивала о родителях, сестрах, новостях.
– Мать все работает?
– Работает.
– Вот зачем, интересно? Муж умница, зарабатывает, ректором стал! А ее вечно дома нет. Она и не готовит, наверное, вон какая ты худенькая!
– Самореализация, бабушка, это очень важно в наши дни.
– Ух, умная какая нашлась. Слова-то какие знаешь – «самореализация».
Бабушка у меня славная ворчунья. Отражается еще то, что всю жизнь она проработала в школе.
Я села в кресло напротив туалетного столика.
– Как в детстве, пожалуйста, – зевнув, деловито попросила я бабушку и протянула ей расческу.
Бабушка улыбнулась и поцеловала меня в макушку. Красные и распухшие от работы по дому и огороду пальцы стали перебирать длинные пряди моих волос. «Как пшено, как пшено!» – приговаривала бабушка, потом стала расчесывать. Разнеженная, слушая, как она тихо напевает:
Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума, —
я задремала. Бабушка помогла мне перебраться в кровать, укрыла и, потушив свет, вышла.
Спалось сладко.
На следующее утро я обнаружила в столовой завтрак и свежую черешню.
Как только я налила кофе, из своей комнаты бодро спустился папа, сразу следом за ним в столовой появились уже давно проснувшиеся и занятые по дому бабушка и дедушка. Дедушка звонко поцеловал меня в лоб и потрепал нерасчесанные волосы. Бабушка села напротив меня и сказала: «Маша! Что это такое?! Что за колесо?! Ну-ка, немедленно выпрямись!» Я улыбнулась: бабушка-ворчунья.
Взрослые разговаривали о доме; я в это время уже покончила с яичницей и перешла на черешню со сгущенкой; хотела побыстрее все доесть и убежать на море, но разговор повернулся интересной стороной.
– Так когда, говоришь, должен приехать твой друг? – спросила бабушка.
Говорили о тех самых Ма́ковских.
– Точно не уверен, но Дима, кажется, упоминал одиннадцатое июня, – ответил папа, отпивая кофе.
– Ну что значит это твое «не уверен»! Как я, по-твоему, буду гостей встречать? У меня все должно быть готово строго к дате приезда! «Кажется»! Надо же!..
– Мама, не волнуйся, – поморщился папа, – я сейчас же позвоню ему, если хочешь. Вот даже телефон уже достаю.
– Хочу, но позвонишь, когда закончим есть. Даже не доставай при мне этот телефон! За столом мы общаемся!
Я скрыла улыбку – очень уж послушно папа убрал в карман телефон. Как бы мне так научиться уговаривать его не отвлекаться за столом?
– Что там с Сашкой? Неужели женится? – спросил дедушка.
– А кто такой Саша? – вставила я, жуя черешню.
Бабушка покачала головой:
– Прожуй сначала, а потом говори.
– Так кто это?
– Да сын Димкин, ну друга моего студенческого, – ответил папа. – И да, женится, насколько я знаю. Ее зовут Элизабет.
– Англичанка или американка? – удивился дедушка.
– Англичанка. Они познакомились, когда Сашка по обмену в Оксфорде учился. У нее русская мама, она свободно говорит по-нашему. Я видел ее пару раз. На вид хорошенькая. Больше ничего не могу сказать.
– Какой Сашка взрослый уже, – вздохнула бабушка – а ведь старше Маши всего… на сколько? Лет на восемь? Как время идет! Наверное, красавец вырос. Ты помнишь его, Маша?
Я покачала головой:
– А должна?
– Вы пересекались пару раз, ты еще маленькой была, – сказал папа. – Как ей помнить, мама? Не удивлюсь, если и он ее не вспомнит, когда приедет. Его, может, только Таня и помнит, хотя они мало играли вместе.
Сразу же посчитала в уме и расстроилась: ему двадцать три года. Когда мама упомянула о сыне папиного друга, который тоже приедет, я подумала, что он мой ровесник. Уже навоображала себе что-то такое… Жалко, конечно! Еще и жених чей-то.
P. S. Гости приедут 12 июня.
– Ты не дождешься их? – спросил дедушка папу.
– Не могу, работа. И спасибо, что разрешили им у вас остановиться. Я Димке многим обязан. Предложить им жилье на то время, пока он здесь, мне показалось меньшим, что я могу.
– Ну о чем ты говоришь! – деловито сказала бабушка.
Папу мы проводили. Мое лето начинается.
Июнь, 9
Скука, скука, скука… Даже влюбиться не в кого. Вообще, конечно, в школе миллион мальчишек. Но толку-то? Ни один не цепляет. Простые, как пробки. Выглядят, кстати, примерно так же.
Я помню, как в седьмом классе мне нравился Коля Касаткин, он одевался в черное и ходил с синяками на скулах, они хорошо оттеняли цвет его глаз… Говорили, что он участвует в уличных драках. Я ему тоже нравилась. Он всегда внимательно оглядывал меня в коридоре. Правда, дальше этого никуда не продвинулось, но все же жизнь тогда казалась чуть ярче.
Когда мы с девочками разговаривали в раздевалке перед каникулами, выяснилось, что Куземина уже на свидания ходит, у Морозовой и Саниковой случились первые поцелуи. И когда они посмотрели на меня, ожидая ответных признаний, я смутилась и соврала, что не так давно один мальчик из нашей школы украл мой первый поцелуй, но называть его имя категорически отказалась.
Уже вру, докатилась…
Июнь, 10
10:00. Бабушка летает по этажам, как пчела, – готовит дом к приезду гостей. Я убежала к морю, чтобы не мешать.
Вода – чудо! Валяюсь на песчаном пляже уже несколько часов, подставляю свое бледное худое тело прогревающему солнцу. Раз в час ко мне, прихрамывая, наведывается дедушка, чтобы проверить, все ли у меня хорошо.
13:00. Только что приходила бабушка. Она принесла сладких персиков и этюдник.
– Займись рисованием, – говорит, – только практикой можно добиться хороших результатов.
– Может, чуть позже, бабушка. Я совсем разомлела.
– Все хорошо, Маша? Ты не сгорела еще? – она приложила руку к моей
