Элвис жив - Николай Михайлович Романецкий
* * *
Через год после смерти дедушки.
Максим слушает, а точнее, подслушивает из коридора разговор папы и мамы. Родители находятся в зале. А в конце коридора, в прихожей возле двери, два собранных чемодана – коричневый и зеленый. Их там поставил папа. Максим удивляется – вроде бы они никуда не собираются уезжать. Зачем тогда чемоданы?
– Надеюсь, ничего не забыл? – устало и тихо говорит мама. – Все взял? Я могу надеяться, что ты не вернешься?
Она оглядывается на дверь из зала в коридор, будто побаивается, что сын услышит их разговор.
– Можешь, – так же устало и тихо отвечает ей папа. – Не вернусь.
– Прошу только – не надо переносить все это на Максимку. Захочешь увидеть сына – сможешь увидеть. Я буду приводить его к тебе. Только мне надо заранее знать о твоих планах.
– Да, конечно, – говорит папа. – Решим по телефону.
* * *
Нет, это тоже не то. Никаких животных в квартире никогда не было, и закрыть собачку в день отцовского ухода никто не мог.
Однако что-то в этом разговоре присутствовало, надо только хорошенько вспомнить…
Максим поднялся с постели, перебрался в кресло и закурил. Потом посмотрел на часы.
Стрелки показывали два, времени до полуночи еще вагон. Целых шестьсот минут.
Но вообще-то в здешних условиях запросто можно перепутать день и ночь… А два ночи – это уже будет опоздание. Рассчитывать на выкрутасы со временем, как было вчера? Не факт, что такой подарок повторится. Нет, надо принять дополнительные меры предосторожности. Вот если бы у него был смартфон с двадцатичетырехчасовым форматом!..
Кстати, а почему ад лишил его этого гаджета? Часы вот – нате вам, даже не работающие почему-то оставили. А смартфона – ни-ни! Надо будет задать этот вопрос Элвису.
Пока же воспользуемся тем, что имеется под рукой.
Максим сходил в ванную и оторвал два куска от рулона туалетной бумаги. Хоть на что-то сгодится. Потом достал из кармана ручку и написал на одном обрывке слово «день», а на другом «ночь».
Вторую записку для самого себя он положил в ящик тумбочки, а бумажку со словом «день» – на стол, под кувшин с водой. Вот так будет вернее. Главное – в нужное время не забывать менять их местами.
Он снова лег на кровать и закрыл глаза.
* * *
Максимка стоит в коридоре и слушает, как прощаются родители. Ему очень страшно. Он понимает, что жизнь его теперь наверняка изменится. В ней не только не будет дедушки – к этому он уже привык, – но и папы больше тоже не будет.
Он подходит к двери в зал и прикрывает ее, дабы не слышать, что еще говорят друг другу родители. И запирает старую белую дверь снаружи на шпингалет.
Папа и мама заканчивают разговор. И дверь дергается – видимо, папа пытается выйти в коридор, чтобы одеться, забрать чемоданы, уйти прочь и навсегда позабыть о сыне.
Слышен удивленный голос мамы:
– Что случилось? Максим! Максимка! Где ты? Да что же это такое?! Кто закрыл собачку?
Максим смотрит, как дверь снова и снова дергается, несколько раз.
Потом папа толкает ее сильней, и шпингалет срывается со своего места, вывернув из дерева шурупы.
* * *
Понимание явилось мгновенно. Будто молния сверкнула в мозгу.
Он знал, что вспомнил ту самую, нужную «собачку». Осталось только сообразить, что ему требуется сейчас предпринять.
И память снова заработала.
* * *
Через много лет.
Максим в компании нескольких красивых девушек и богемного вида пацанов-приятелей топает по осеннему бульвару Космонавтов. Все радуются жизни и хорошей погоде. Голубое небо, спокойное море – чего еще можно пожелать для прогулки? Особенно после пары стаканов.
Навстречу с трудом ползет сутулый, на вид совершенно опустившийся старик в затрапезной одежде и рваных ботинках.
Да, у жизни есть разные стороны, и мужик этот являет собой оборотную, ту, где уже нет молодости и радости, только безысходность и неотвратимость приближающейся смерти.
Максим смотрит на старика и внезапно узнает – это отец. Папа… Он, судя по внешнему виду, давно уже спился и выглядит откровенным неприкаянным бомжарой. Отец тоже узнает сына. И направляется прямо к нему, растягивая в улыбке щербатый рот. На Максима, заметив эту улыбку, уже вопросительно смотрит один из приятелей.
Вот еще не хватало такой встречи! И неизбежного разговора, после которого придется объяснять друзьям и подругам, какое отношение Француз имеет к этому опустившемуся типу. Нет уж, нам такие разговоры ни в звезду, ни в Красную армию, стыдобища какая!
Максим пристально смотрит в глаза отца. Потом чуть заметно качает головой.
И тот все понимает. Отводит сразу ставший растерянным взгляд, делает шаг в сторону и проходит мимо честной компании.
Через минуту Максим оборачивается. Но отца сзади уже нет. То ли спрятался за ближайшую пальму, то ли… Да неважно. Главное, что нежелательного разговора удалось избежать.
И к Максиму возвращается изначальное прекрасное настроение, за которое его и любят друзья и подруги.
* * *
Максим вскочил с кровати и бросился прочь из номера. Теперь он прекрасно знал, что ему сейчас нужно сделать.
Вопрос только один – получится ли? Состоится ли встреча – как вчера на кладбище, возле запущенной дедовой могилы? Или придется еще повспоминать?
Но тут ответ может дать только преисподняя.
В бар он заглядывать не стал – сам, все сам! Выбежал из гостиницы и рванул по улицам. Слава богу, за минувшие годы он не забыл, как добраться до бульвара Космонавтов. Кстати, если там все-таки ничего не произойдет, то вполне можно смотаться на кладбище и еще раз. Где расположена могила отца, правда, ему неведомо. Но можно и отыскать. Времени до полуночи – вагон. Вчера труднее было…
Бульвар оказался на своем месте. Но был девственно пуст. Лишь чередой тянулись вдоль него пальмы. И ни одного гуляющего человека.
Впрочем, нет. Далеко впереди, в противоположном конце бульвара, под пальмой виднелась скамейка. А на ней – определенно какая-то темная фигура.
Максим резво устремился туда.
И надежды его оправдались.
Ярко светило над головой солнце. Но старое серое пальто лежащего на скамейке человека покрывал самый настоящий снег. Снег был и на седых его волосах. Тем не менее человек улыбался во сне, и не было похоже, что ему холодно и жестко. Это был уже совсем дряхлый старик, но Максим его сразу узнал.
– Папа! – прошептал он.
Отец не пошевелился, продолжая
