Что за девушка - Алисса Шайнмел

Я никогда раньше не чувствовала эту часть себя. Эта часть меня хочет встать с колен и сражаться. Она как будто превзошла ту часть, которая стремится всем нравиться, ту, которая ненавидит свое тело, ту, которой хочется все бросить, ту, которая любила своего парня.

А может, она не превзошла. Просто появилась не так давно. Так что сейчас она громче всех.

И полна злости.

Я злюсь, что так долго молчала, и я злюсь, что мой мир так сжался. Я злюсь, что меня назвали шлюхой, и злюсь, что думала, будто мои слова и действия могут на что-то повлиять. Я злюсь, что Майк считал, что я солгу ради него, и злюсь, что даже предполагала такую возможность.

Но я злюсь не на себя.

Я злюсь на Майка.

Я выкручиваюсь из-под руки директора Скотт и забираю у нее громкоговоритель.

— Я Майя Алперт, — начинаю я.

Толпа взрывается аплодисментами. Губы директора Скотт округляются в большую букву «О».

— Спасибо большое за то, что собрались сегодня на акции против насилия.

Снова аплодисменты.

— Но прошу, не забудьте, с чего все началось: на этой неделе я пришла в школу с подбитым глазом. — Я указываю на лицо, на синяк, который уже немного побледнел. — Я пришла в школу с подбитым глазом, потому что мой парень, Майк Паркер, ударил меня. — Я произношу имя Майка с нажимом, как будто, если скажу его достаточно громко, сотру все следы истории Майка, в которой он обвинял Хайрама.

Молчание.

Я набираю воздуха в легкие и говорю:

— Майка Паркера должны исключить.

Я вижу Майка, он на голову выше большинства ребят вокруг него. Бывший парень, вдруг приходит мне в голову. Я не буду ждать, когда он официально с этим согласится. Я уже решила.

На его лице выражение, которого я, кажется, не видела раньше: удивление. Один из его тщательно продуманных планов наконец-то провалился.

Это выражение на его лице — рот открыт, глаза широко распахнуты, брови нахмурены — не делает его красивее. И не наоборот. Он выглядит как будто младше. Как ребенок, который привык, что все идет, как он хочет. Он моргает раз, другой, как будто не верит, что смотрит на меня, как будто все еще ждет, что я побегу в толпу, обниму его, скажу, что все прощаю, что это все ошибка. Извинюсь. Медленно, нарочито я качаю головой. Кажется, я впервые говорю Майку «нет».

Может, Майк прятал от меня настоящего себя так же, как я пряталась от него. Может, в глубине души он напуган, в глубине души ему больно. Может, сейчас я наконец вижу настоящего Майка — в его удивленном лице, открытом рте, распахнутых глазах. Я снова качаю головой, моргаю, отвожу от него взгляд.

Толпа не знает, как реагировать на мои слова. Люди смотрят на меня, смотрят на Майка. Те, кто держит таблички, опускают руки. Скандирование не возобновляется.

Может, каждый человек в этой толпе — пазл. Может, каждый из них в глубине души хочет, чтобы Майка исключили, и не в состоянии поверить, что он это сделал. Не мне винить их в том, что они запутались. Я и сама долго не могла во всем разобраться.

Я возвращаю громкоговоритель директору. Она смотрит на него, как будто не знает, что с ним делать. Начать забег? Или отложить? На этот раз мне не стыдно, что я поставила ее в неловкое положение.

Может, Майка не исключат, он не потеряет стипендию, может, (некоторые) наши одноклассники не отвернутся от него. Но все равно важно, что я сказала все это. Это приведет к переменам.

Уже привело. Прямо сейчас. К переменам во мне. Я изменилась. Мне не стыдно за то, что я кому-то доставила проблемы.

Я злюсь, что когда-то мне было стыдно.

Я снова обвожу взглядом толпу. Несмотря на то, что случилось вчера, я знаю, что Джуни будет гордиться мной.

Но когда я нахожу ее, она не смотрит на меня. Она ни на кого не смотрит. Она сидит, скорчившись, на земле, руки обхватывают грудь. Она так трясется, что кажется, будто ей страшно холодно, но ее волосы прилипли к лицу из-за пота. Я бегу к своей лучшей подруге.

ДЖУНИ

Толпа останавливается. Все находятся так близко друг к другу, что, кажется, люди по бокам от меня не замечают, что я на них облокачиваюсь, надеясь с их помощью устоять.

Кто-то что-то говорит, так громко, что уши закладывает. Толпа ликует.

Кто-то опять что-то говорит. Толпа снова ликует.

Пауза, и звучит другой голос, такой же громкий.

У них, наверное, микрофон, громкоговоритель, что-то такое.

Снова аплодисменты и крики.

И снова.

И… стоп. На этот раз, когда опять раздается голос, никто не ликует.

Голос по-прежнему звучит.

Я знаю этот голос. Это голос Майи. Что она говорит? Почему я не могу расслышать слов? Что это за другой звук, грохочущий, очень громкий?

Я пытаюсь сосредоточиться, но слышу только грохот. Я бросаю взгляд на тех, к кому прислонилась, но они, кажется, не слышат. Все смотрят прямо перед собой, на Майю посреди трека. Я тоже хочу посмотреть, но ничего не вижу. Не только оттого, что я такая коротышка, но еще потому, что глаза мне застилают слезы.

И все равно я слышу только: бум, бум, бум.

Все хорошо. Майе в любом случае не важно, слышу я ее или нет. Не после того, что я ей вчера наговорила.

Бум, бум, бум.

Боже, да что же это?

Бум, бум, бум.

Господи, это мое сердце.

Бум, бум, бум.

У шестнадцатилетних бывают сердечные приступы?

Бум, бум, бум.

Толпа расходится. Я хочу крикнуть: «Стойте! Пожалуйста!», но рот меня не слушается. От меня исходит только тяжелое дыхание. Мне не на кого опереться, я сейчас упаду. Черт, я упаду в обморок. Не могу унять дрожь. Я сейчас сойду с ума. Я уже сошла с ума. Если я вообще когда-то была в своем уме, что как-то маловероятно.

Бум, бум, бум.

Трясущиеся руки все еще в карманах джинсов. И чем это лучше порезов? Я через ткань вдавливаю ногти в кожу. Я хочу вернуться домой, закрыть дверь ванной, достать лезвие и порезаться.

Потом я вспоминаю, что у меня больше нет лезвия. Я его выкинула. И домой мне все равно сейчас не попасть. Я еле могу стоять, не то что вести машину.

Я