Валентин Катаев - Квадратура круга. Пьесы (сборник)
Есаулова. Ну, говорила.
Передышкин. А теперь: «Передышкин, что же делать?»
Пауза.
Не знаю, что делать. И не интересуюсь. У вас воображение? Вот вы и сидите с вашим воображением. А меня не запутывайте. Я человек маленький. Идите кланяйтесь Персюкову. У него воображения – хоть залейся. Девушки прямо так и мрут от удовольствия, когда он треплется. Не понравился ему, видите, город Конск. «По сю, дескать, сторону хребта». А хотя бы! Его это, видимо, не устраивает! Свиньи, говорит, тонут против городского театра, такое безобразие. Скажи спасибо, дурак, что хоть свиньи в городе есть. В других местах этого нет. Домик Лобачевского ему понадобился. А на кой черт нам домик Лобачевского? Что мы, профессора? Геометрия! Скажи пожалуйста! Типичные барские замашки. Все, видите, есть. Одной только геометрии не хватает. Или эта знаменитая гостиница «Волга». Зачем нам гостиница? Что у нас, Америка или Австралия? Надень очки, посмотри в окно, ты видишь? Жуть, что делается. Все перекошено, перековеркано, пыль столбом, – ни пройти, ни проехать. Что такое? В чем дело? Главную улицу, извольте видеть, асфальтируют. Бульвар разбивают. Разные статуи ставят: фарнезийский Геракл, Афина в борьбе с кипятильниками, с «титанами» этими самыми. Аптеку передвигают! Тьфу! Хороший, скромный, советский город превращают черт знает во что! А городской Совет только глазами хлопает. Но ничего. Павликова это безобразие прекратит. Она вам мозги вправит. Ох, товарищи, не завидую я вам. Ох, не завидую. (Уходит.)
Есаулова. Да, да. Пока не поздно. Отменить. Все отменить.
Неуходимов. А сто сорок человек почетных гостей?
Есаулова. Отменить.
Неуходимов. Да ведь срам!
Ваткин. А в тюрьме томиться не срам? Не слушай его, Ольга Федоровна. Отменяй. Пока не поздно.
Есаулова. Да. Нет. Да. Отменить. Отменить все. Неуходимов, бери список почетных гостей. Пиши телеграммы. Всем по порядку. Кто там сначала? Степанин? Пиши срочную Степанину. Так, мол, и так. Очень, дескать, извиняемся, но не приезжайте. Ничего не будет. Отменяется. Срам-то какой… (Вытирает глаза платком.) И профессору Эйнштейну, в Соединенные Штаты Северной Америки… (Сквозь слезы.) Дескать, извиняемся за беспокойство, но не выезжайте. (Всхлипывает.) И другим всем. По порядку. Извиняемся, дескать, за беспокойство, но не выезжайте. А я сейчас пойду и скажу людям, что денег нету. И снимите с меня голову.
Шум автомобиля.
Ваткин. Слышите? Слышите?
Неуходимов (смотрит в окно). Две машины стоят.
Ваткин. Павликова.
Пауза.
Ольга Федоровна, что ж это будет? Ведь культмассовые деньги фактически я передвигал. Ведь Павликова с меня спросит.
Есаулова. Я приказала, я и в ответе.
Ваткин. Да разве Павликова с этим посчитается! Ольга Федоровна, что ты со мной сделала!
Неуходимов. А я-то за что? Мою жизнь за что рубят? Велели надстраивать гостиницу – я и надстраивал, будь она трижды проклята и все ее шестьдесят номеров с ваннами и без ванн.
За дверью голоса, шум, шаги.
Ваткин. Павликова.
Неуходимов. Ну, вот мы и дома.
Быстро входит Персюков в сопровождении мальчика Коти и еще нескольких человек.
Персюков. Здорово, орлы! Как дела с надстройкой гостиницы? Ковыряетесь? Не вижу темпов, не замечаю энтузиазма!
Есаулова. Персюков. Довольно.
Персюков. Хорошо. Только сперва я тебя убью. Котя, иди сюда. Обратите внимание: обыкновенный мальчик. Называется Котя. Котя, сколько тебе лет?
Котя. Двенадцать, тринадцатый.
Персюков. Пионер?
Котя. Пионер.
Персюков. Заметьте себе: двенадцать, тринадцатый; пионер.
Есаулова. Персюков. Довольно.
Персюков. Чего ты кирпичишься? У мальчика исключительные способности. Ваткин, дай мальчику какое-нибудь семизначное число. Ну? Ты что – забыл уже, что такое семизначное число? Ну!
Ваткин. Четыре миллиона восемьсот девяносто пять тысяч шестьсот шестьдесят шесть.
Персюков. Запиши себе. Неуходимов, дай мальчику трехзначное число.
Неуходимов (угрюмо). Сто сорок три.
Персюков. Котя, раздели.
Котя (мгновенно, наизусть). Тридцать четыре тысячи двести тридцать пять целых и четыреста двадцать пять тысячных…
Ваткин. Верно.
Персюков. Прошу убедиться.
Неуходимов. Удивительно… Феноменально…
Персюков. Это еще пустяки. Он у меня всю таблицу логарифмов Пржевальского наизусть знает. Верно, Котя? Академики приедут, увидят – ахнут. А вы говорите – Конск? Вот вам и по сю сторону хребта. Хо-хо!
Есаулова. Персюков, довольно. Что это еще за фокусы?
Персюков. Ничего не фокусы. Просто неслыханный подъем интереса к математике в связи с открытием домика Лобачевского. Только и всего. За последнюю декаду мне удалось выявить по нашему району свыше пятнадцати математических точек. Ты не поверишь: приезжаю третьего в колхоз «Первого мая» и прежде всего – бац! – обнаруживаю кружок математиков, восемь человек. Бурный рост математики. Бурный рост. Но я вижу – тебя это не зажигает.
Есаулова. И так тошно, а ты лезешь с математикой.
Персюков. Дорогая, что ты говоришь? Ты только вдумайся в это слово: ма-те-ма-ти-ка. Математика – это же артиллерия, математика – авиация, математика – флот…
Есаулова. Персюков. Хватит. Отменяется.
Персюков. Что отменяется?
Есаулова. Все отменяется. Ничего не будет.
Персюков. Чего ничего?
Есаулова. Эйнштейна не будет, академиков не будет, Степанина не будет, открытия не будет, домика не будет. Ничего не будет.
Персюков. Кто тебе сказал?
Есаулова. Это я тебе говорю. Понятно? Хватит с нас.
Персюков. В чем дело? Что тут без меня случилось?
Есаулова. Ты еще смеешь спрашивать? Авантюрист!
Персюков. Кто?
Есаулова. Ты.
Персюков. Я авантюрист? Вот уж неправда.
Есаулова. Типичный авантюрист. Спроси кого хочешь.
Персюков. Зачем мне спрашивать, когда я же лучше знаю, что я не авантюрист.
Есаулова. И к тому же очковтиратель. Ты нам втирал очки, что вся смета по домику будет восемь тысяч, а на сегодняшний день одна лишь реконструкция «Волги» влетела нам в сто пятьдесят тысяч, плюс семьдесят пять тысяч культмассовых, плюс двадцать девять тысяч тридцать копеек организационных расходов, плюс пятьдесят тысяч за твою идиотскую скульптуру. Итого…
Котя (мгновенно). Триста четыре тысячи рублей тридцать копеек.
Персюков. Сравнительно немного. Правда, Котя?
Есаулова. Персюков, имей в виду. Мы тебя стукнем.
Персюков. Честное слово, ты меня просто смешишь. Сидит тетка на миллионах и совершенно этого не понимает. Надо иметь воображение.
Есаулова. Не смей говорить этого слова.
Персюков. Ага! Испугалась.
Есаулова. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты нас всех погубил.
Персюков. Батюшки, страсти! Чем же это я вас погубил, позвольте узнать? Тем, что раз в кои-то веки вы потратили на реконструкцию гостиницы и на городские благоустройства жалкие триста тысяч?
Есаулова. Их – нет. Понимаешь русский язык, – нет! Все в долг. В петлю влезли. Висим. Вот.
Персюков. Подумаешь, триста тысяч. Большое дело. Тьфу. Да я тебе их дам хоть сейчас, только не плачь.
Есаулова. Дай.
Персюков. Чеком? Авизовкой? Банковским перечислением?
Есаулова. Ты не шутишь?
Персюков. Какие шутки. Вот. (Показывает чековую книжку.)
Есаулова. У тебя деньги?
Персюков. Зачем у меня. У нас. У комитета по проведению чествования Лобачевского.
Есаулова. Откуда?
Персюков. Местная промышленность. Иди сюда. (Показывает в окно.) Видишь – директора. Стоят, дожидаются. Я их везу в Парк культуры и отдыха, у нас там одно небольшое дельце. Забежал по дороге посмотреть, как у тебя обстоит. Оказывается, сидишь на мели. Обрати внимание. Красавцы мужчины. Один в одного. И у каждого непременно имеется пара сот тысяч неиспользованных средств. (В окно.) Вася, сколько у тебя неиспользованных? Только честно. Ага. Хорошо. (Отходит от окна.) У Васи из метизового комбината двести шестьдесят тысяч, у Петра Андреевича сто сорок четыре тысячи, у ликерно-водочного четыреста двадцать три да у Силиката Комбинатовича сто двадцать. Котя, подбей.
Котя (мгновенно). Девятьсот сорок тысяч.
