Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
Эстер поерзала.
— Ты говорила, что знаешь только про первую татуировку?
— Я уже говорила, мы с ней нечасто делились подробностями каждого прожитого дня. У нее были своя жизнь и свои друзья. Я в нее не вторгалась. Мы жили под одной крышей, говорили обо всем на свете, но с самого своего приезда Аура оставалась сама по себе. Я чувствовала, что какую-то часть своей души она не раскрывает. Что-то утаивает.
— Как думаешь, что это было? — спросила Эстер.
Аура медлит в проеме ее комнаты, смотрит на Эстер через весь коридор. Молчит.
— Знала бы — сказала бы тебе. — Абелона доела то, что оставалось у нее на тарелке. — Покажешь мне завтра ее дневник? Может быть, я смогу помочь.
— Хорошо бы.
— Да. — Абелона отодвинула тарелку и сложила руки на животе. — Уф. Чаю?
Эстер покосилась на стол: она помнила, как блестел вчера ночью накрытый стеклянной крышкой пирог.
— С удовольствием. — Эстер порыскала взглядом. Представила, как откусывает от треугольного куска, и рот наполнился слюной. Однако пирога нигде не было видно.
Они убрали со стола, и Абелона предложила Эстер перейти в гостиную.
— Проверь камин, может быть, придется дотопить. А я принесу чай, как заварится.
Эстер ушла в гостиную, взяла из корзинки, стоявшей у камина, полено и сунула в огонь. Раздула угли, подбодрила пламя кочергой. Когда полено занялось, Эстер села на диванчик с ворохом бархатных подушек. Тело обмякло от облегчения: Абелона, кажется, приняла извинения.
Наслаждаясь теплом, Эстер обвела взглядом гостиную: цветы в кадках, предметы искусства, книги, огонь, лампы, краски и материалы. Она вдруг поняла, что ей хочется жить в таком месте. В памяти тут же всплыла ее комната в Каллиопе, оставшаяся такой же безликой, как в день, когда она там поселилась. За исключением подоконника, на котором Эстер разложила коллекцию ракушек, отмытых речной водой до радужного слоя, перья, отливавшие на свету зеленым и бирюзовым, и клубки засохшей ламинарии.
Эстер хмыкнула и погладила лежавшую у нее на коленях бархатную подушку. По ворсу гладко, против ворса — ершисто.
— Ну вот. — Абелона внесла поднос и пристроила его на журнальный столик. Расставила эмалированный заварочный чайник, две кружки, молочник и сахарницу с рафинадом и пригласила Эстер приступить к чаепитию.
— Спасибо. — Эстер наклонилась, взяла кружку и налила себе чаю.
Абелона, сидевшая напротив нее, макнула палец в свою чашку и быстро провела по запястьям мокрые линии.
Сердце Эстер громко забилось: она узнала этот жест. Желая правильно повторить его, она тоже макнула палец в чашку и провела по запястьям.
Абелона одобрительно кивнула.
— Когда ты этому научилась? — спросила Эстер.
— Мать обучила нас, подростков, этому ритуалу в то лето, когда Фрейя и Эрин приезжали погостить. Мы делали, как ты сейчас. Сидели, беседовали, звали наших далеких прабабок присоединиться к нам. — Абелона отпила чаю и закрыла глаза от удовольствия. — Фрейя и Эрин увезли ритуал с собой. Потом они говорили мне, что вместо чая с дымком они рисуют линии морской водой и чернилами, дань памяти письмам, которые Йоханна и Гулль писали друг другу всю жизнь, после того как Йоханна уплыла в Австралию.
Эстер подула на дымящийся чай. Ее до слез тронула история о написанных чернилами письмах, которые стали для сестер, разделенных океаном, единственной связью.
— Я не знала, — тихо сказала она. — Не знала, что мама и Эрин на свой манер проводят ритуал в честь Йоханны и Гулль.
— Аура тоже не знала. Когда она приехала в Копенгаген и мы с ней пили чай, история наших прабабок замкнулась на ней, представительнице вашего поколения.
У Эстер вытянулось лицо. Аура была везде. Везде.
— Ритуалы очень важны, — продолжила Абелона. — Они позволяли Йоханне и Гулль не терять связь друг с другом. Они позволяют нам поддерживать связь друг с другом. — Она отпила еще чая и удовлетворенно вздохнула. — Ну что? Попробуешь чай?
Эстер выдавила улыбку. Заставила себя сбросить тяжесть, навалившуюся на спину. Отпила чая. Еще.
— Странный чай. Странно вкусный. Пахнет дымом. И сладкий, как сахар.
— В первый раз пьешь такой?
Эстер кивнула.
— «Русский караван». Мой любимый. Дымный вкус. Сладость.
В камине лопнуло полено, и золотистые искры по спирали унеслись в жерло трубы. Взгляд Эстер был прикован к картине с лебедями. Она вдруг осознала, что Абелона смотрит на нее.
— Ты знакома с произведением Хильмы аф Клинт[80]? — спросила Абелона.
— Нет. — Эстер помотала головой. — Просто… эти лебеди… Так и притягивают взгляд, трудно оторваться.
— Значит, ты открыла ее для себя совсем недавно. Завидую. — Абелона повернулась к картине. — В этом уникальность Хильмы: она способна была перенести на холст то, чего мы не понимаем или не можем объяснить, но можем почувствовать. — Подойдя к стеллажу, Абелона взяла с полки толстую книгу со спиралями и абстрактными фигурами ликующих цветов на обложке и протянула ее Эстер. — Шведская художница. Девятнадцатый век. — Абелона помолчала. — Когда ей было восемнадцать, у нее умерла сестра. Искусство стало для Хильмы способом пережить горе.
Эстер застыла.
— У нее умерла сестра? — Она открыла книгу.
Абелона кивнула:
— Я читаю курс, посвященный ее творчеству.
Эстер перевернула страницу, погладила блестящие рисунки.
— Я не всегда читала лекции по истории искусств, — продолжила Абелона. — Долгие годы я прятала свои мечты, потому что боялась. Но Кристина разглядела их. Разглядела меня. И перед смертью заставила меня обещать, что я поступлю в школу искусств. Одной из первых художниц, о которой я узнала в первый же день занятий, стала Хильма. Что мне нравится в ее истории — это то, как горе разрушило ее скорлупу, дало ей способность видеть. Ее живопись можно только почувствовать. Так художница видит мир. Ты верно говоришь: невозможно оторваться.
Эстер перевела взгляд с рисунков в книге на картину на стене.
— О чем она? Эта картина?
— Хм. А что ты видишь, когда смотришь на этих лебедей? — спросила Абелона.
Эстер поразмыслила.
— Я вижу родину. Черные лебеди напоминают мне о родных местах. Лутрувита. Тасмания. Помимо очевидного — двух лебедей. Не знаю, как объяснить. Это действительно про ощущения.
Абелона взмахнула рукой, призывая Эстер продолжить.
— Я чувствую… неуверенность. Я не знаю, надежна ли эта линия горизонта, можно ли ей доверять. Или насколько надежна грань между светлой и темной частью нашего «я». Способны ли мы вообще быть цельными?
— Ха. — Абелона шутливо похлопала Эстер по плечу. — Ты могла бы кое-кого из моих студентов поучить. Они чистые зомби.
Эстер вымученно рассмеялась. Слова, которые она годами держала в себе, наконец нашли выход. Эстер набрала в грудь воздуха. Начала.
