Соль неба - Андрей Маркович Максимов
Он подлетел к разрушенной звоннице, поклонился ей, достал мазь, вышвырнул ее в урну, как будто это могло чему-то помочь или хотя бы что-то объяснить. В лихорадочном этом состоянии влетел на кухню, где отец Тимофей в одиночестве читал стихи.
Говорить отец Константин начал сразу, с порога. Не речью, но криком. И про коридоры мэрии, и про самого мэра, и про отчаяние, которое не должно поселяться в голове, а тем более в душе человека, но вот ведь – живет и не девается никуда, и про то, почему все вокруг вроде меняется внешне, но самое мерзкое остается почему-то в глубине и ничего с ним не делается…
Слова произносил громкие, злые, и все говорил, говорил, и боялся остановиться; опасался гнева отца Тимофея, а пуще того непонимания.
Отец Тимофей отложил книгу, слушал смиренно и тихо. Ни гнева, ни даже удивления не читалось в его взгляде – только заинтересованное спокойствие человека.
Наконец, слова стали заканчиваться у отца Константина. Речь его замедлилась, но еще текла по инерции, не в силах остановиться. И вот последнее слово выскочило на свет, и за ним не последовало продолжения.
Тишина расползлась, заполняя собой все пространство маленькой кухни.
Отец Константин устало опустился на стул, дрожащими руками налил себе чаю.
Вошла Ариадна, посмотрела, все ли в порядке, и ушла по своим делам.
– Политики стало много в церковных делах, – произнес отец Тимофей со вздохом, словно ни к кому не обращаясь, а просто говоря те слова, которые родились. – Суеты много бессмысленной. Вот есть Господь. Есть ты. Есть люди. Попробуй помочь людям понять Господа, если, грешный, умеешь это делать. Как умеешь – пробуй. Вот и все. Остальное – суета. Христос стучит к нам, а мы не открываем, вот оно в чем дело. А чего не открываем-то? Веры мало, а суеты много. Вот и не слышим.
– Но звонницу-то надо чинить! – отчаянно вскрикнул отец Константин.
Отец Тимофей вздохнул:
– Помнишь, нет ли слова Симеона Афонского? «Добро начинает путь медленно, но всегда приходит к цели. Зло быстро выходит вперед. Но всегда терпит крах». Не пришло, значит, время колокольню раненую лечить. А придет время и помощь явится откуда не ждем. Гордыню надо смирять: я все могу! Я все сделаю! Я сам! Сам! Куда мы без Бога-то? Назначит Господь время – и все придет. И сами удивимся: откуда явилось? А пока, получается, не время…
В то утро отец Тимофей занедужил. Лежал в своей комнате, глядя в потолок, с Богом разговаривал. Сказал только, что нет у него сегодня сил подняться, и снова ушел в свой мир.
Отец Константин венчальную службу проводил сам. Женился Семен Альбертович Зинченко.
Фамилия Зинченко в Забавино вызывала три чувства: уважение, страх и зависть. Причем все три возникали у забавинцев одновременно.
С уважением, страхом и завистью забавинцы называли Альберта Семеновича Зинченко олигархом. Жители города точно не знали, что означает это недавно появившееся и от того казавшееся немного волшебным слово. Но оно каким-то необъяснимым образом вызывало именно это: уважение, страх и зависть.
Каждый забавинец с детства знал, что люди бывают очень бедные – это те, кому не на что купить водки супругу, туфли супруге и портфель на первое сентября ребенку; просто бедные (таких было большинство жителей города) – это те, кто, в принципе, может себе позволить купить водки мужу, туфли жене и портфель на первое сентября ребенку, но будет при этом переживать, страдать и в дальнейшем экономить; зажиточные – это те, кто может все это приобрести в любой момент, переживать не станет, но все-таки немножко поэкономят для самоуспокоения, потому что не до конца верят в долгосрочность своей зажиточности; богатые – такие, которые пьют коньяк, виски, дорогую нерусскую водку и вообще не помнят, что именно они покупали; очень богатые, чья марсиански неведомая жизнь являлась абсолютно недоступной, категорически неясной, а потому вовсе не поддавалась анализу…
И вот сверху этой пирамиды, выше очень богатых, то есть практически в небесах, находился единственный в Забавино олигарх Альберт Семенович Зинченко, чья жизнь представлялась настолько невероятной и сказочной, что иногда в головы забавинцев закрадывалось сомнение: а жизнь ли это или некое принципиально иное существование, которое этим простым словом и не назвать…
Никто точно не знал, как именно олигарх Зинченко зарабатывает деньги, поэтому забавинцами было решено, что он зарабатывает деньги всем. Альберту Семеновичу приписывали владение сетью местных супермаркетов «Дружок», сетью аптек «Будь здоров!», а также двух торговых центров и, разумеется, третьего, который строился… Те из жителей города, которые обладали большими знаниями политических реалий и большей фантазией (как правило, это были одни и те же люди), убеждали забавинцев, что Зинченко владеет несколькими нефтяными скважинами (одна из которых находится где-то в Африке) и, разумеется, всеми бензоколонками в округе. Забавинцы верили. Потому что верить в то, что бензоколонками владеет пусть и олигарх, но человек местный, было еще приятней, возвышающе и, если угодно, патриотичней, нежели приписывать ему всего лишь торговые центры.
Альберт Семенович почти никогда не давал интервью, не выступал на местном телевидении и даже не ходил на первомайские демонстрации, которые Дорожный, к радости местных жителей, не отменил.
Он был почти нереален, но всемогущ, что делало Зинченко в глазах забавинцев почти Богом…
Ходили слухи, что именно Зинченко построил в Забавино новый родильный дом. Поговаривали, что даже можно записаться к нему на прием, попросить о помощи и, что казалось совсем уж невероятным, эту помощь получить. Правда, никто никогда не встречал людей, которым помог Зинченко, но даже, пусть и туманная, но все-таки возможность записаться к олигарху на прием лично делала Бога более доступным и близким.
И вот двадцатипятилетний сын олигарха, Семен Зинченко, решил венчаться.
У его избранницы по имени Клава все было длинным: длинные ноги, длинное туловище, длинные руки, длинные белые волосы и даже голос ее казался бесконечно длинным, не знающим препятствий и проникающим всюду.
Сам олигарх на венчание сына почему-то не пришел. Вообще гостей собралось немного, могло даже показаться, что охраны поболее будет, чем гостей. Охранники выделялись не только одинаковостью костюмов и галстуков, но и одинаковостью трезвых, внимательных взглядов. Трезвыми в этой компании оставались лишь те, кому нельзя было пьянеть по долгу службы. Остальные не могли, да и не хотели отказывать себе в этом традиционном, но от этого не менее прекрасном свадебном удовольствии.
