Соль неба - Андрей Маркович Максимов

Отец Тимофей не уставал повторять: все люди – люди, все созданы Господом, у всех есть страдания и грехи, за которые их можно пожалеть. Однако, казалось, что пробегающие были какими-то совсем иными, в них не читалось ничего человеческого.

Отец Константин устыдился своих мыслей и поспешил к табличке, на которой золотыми буквами было написано «Мэр города Забавино ДОРОЖНЫЙ Семен Иванович».

Приемная мэра открылась, как море. В ней не существовало суетливой деловитости коридоров, здесь были широкие окна, воздух, свет…

Любого входящего человека секретарша мэра принимала улыбкой. Всегда и любого. Однако арсенал этих улыбок был огромен, и всегда надевалась подобающая пришедшему.

Младших работников мэрии встречала улыбочка превосходства, она же доставалась многочисленным мелким просителям. Старшим сотрудникам, а также известным людям города доставалась улыбка восхищения. Те же, кто приходил без записи или по личным вопросам, удостаивались ухмылки. Самому же Дорожному всегда адресовалась улыбища нежная и чуть просящая.

Увидев входящего в приемную священника в облачении, секретарша улыбнулась одними глазами, стараясь оставаться серьезной. Так она встречала гостей с неясным, но, возможно, высоким статусом.

Увидев отца Константина, Дорожный встал из-за своего огромного стола, широко распахнув объятия. Трижды облобызал, почему-то расхохотавшись при этом, спросил участливо-жалостливо: что с рукой, предложил чаю с лимоном, баранками и бутербродами с икрой и рыбой.

– Ну, что, батюшка, какие дела привели вас ко мне? Денег, небось, просить станете или про что духовное поговорим? – Дорожный расхохотался.

Отец Константин от такого вопроса растерялся, но, быстро собравшись, ответил:

– В жизни они соединяются, не так ли?

– Значит, станете просить денег, – печально подытожил Дорожный.

И отец Константин отчетливо понял то, что в коридорах мэрии им лишь смутно ощущалось: зря он сюда пришел, напрасно, не получится тут никакого дела.

Дорожный смотрел на священника и думал: как же некстати и не вовремя пришел этот батюшка; надо ведь выезжать на строительство торгового центра, которое очень важно и для города, и для него, мэра, лично, потому что значительная часть акций этого центра принадлежит его супруге… И надо бы сказать попросту: «Слышь ты, служитель культа, у нас церковь отделена от государства, вот и ты бы сейчас тихонечко отделился от меня, ладно?»; но так говорить нельзя, потому что новая политическая мода – церковь уважать, а политическая мода формируется за кремлевскими стенами и игнорировать ее невозможно…

Мэр смотрел на священника молча, подбирая в уме слова вежливого, но однозначного отказа.

У отца Константина вдруг заныла обожженная рука, да так сильно, что он непроизвольно стал ее поглаживать.

– Болит? – участливо спросил Дорожный.

И тут же быстро что-то написал на своем фирменном бланке и расписался.

– Вот возьмите, – улыбнулся Дорожный, протягивая листок. – На нулевой этаж спуститесь, в подвал. Там аптека… Она всех не обслуживает, но вы этот листок им дадите, и все будет хорошо. Прекрасная мазь, скажу я вам, волшебная. Американцы мерзкие делают. У нас не получается пока… Чудесная! Чудесная! У меня как-то супруга по дури своей бабской кипящее масло на ногу вылила, так этой мазью – не поверите! – за два дня сняли ожог. За два дня. Чем-нибудь еще могу быть полезен?

Дорожный поднялся.

Отец Константин автоматически поднялся тоже.

– У нас вот звонница… – начал он.

Дорожный перебил:

– Не звонит? – Он расхохотался. – Знаю ваши проблемы. Думаю о них. Церковь хоть и отделена от государства, но Бога ведь из сердца не выбросишь, правильно говорю? Постараемся помочь непременно.

Отец Константин смотрел недоверчиво и не уходил.

– Эх, батюшка, знали бы вы, сколько у мэрии проблем! Утром просыпаюсь – не знаю, с чего приступить… Вот возьмите молочный комбинат… По идее он должен нас кормить, а не мы его. А он – на дотации. Как быть? Новые времена-то придумали, а как жить в них, инструкции не приложили. Вот и мучаемся теперь. А надо людям жить облегчать, правильно? Много вопросов, проблем… Ох много!

– Бога забыли, отсюда и проблемы все, – буркнул отец Константин.

Дорожный даже как будто обрадовался, услышав эти слова, воссиял:

– Вот это правда. Да. Вот не возражу. Мы поэтому такое внимание уделяем сегодня жизни церкви. Бога-то от людей не отделить, правильно говорю? Вот. И мы стараемся. А мазь непременно купите. Она недорогая… В нашей аптеке вообще особо дорогих-то лекарств нет… Ну, и вот. Недорогая. Но полезная очень.

Говоря все эти слова, мэр потихонечку шел к двери, и священник непроизвольно двигался за ним.

Уже у самой двери Дорожный трижды поцеловал отца Константина и произнес тихо:

– Будем думать, как вам помочь. Церковь – это важно для нас.

Отец Константин даже не понял, как оказался в приемной и за ним закрылась дверь.

Вернувшись к столу, Дорожный понял, что забыл попросить у священника благословения. Глупость какая… А ведь надо было для полноты картины… Ну, да ладно. Жили мы без этого благословения и дальше проживем.

Нажал кнопку, бросил секретарше:

– Машину через пять минут.

– Я помню, – ответила секретарша с улыбкой.

Отец Константин медленно шел по коридору. Ему казалось, будто он сам себе не принадлежит, будто какая-то – не бесовская, но вполне себе человеческая сила – завладела им и движет, ведет, приказывает…

Спустился на нулевой этаж. Магазин. Химчистка. Аптека. Дал бумажку. Фармацевт сначала лениво посмотрела на священника, но, увидев бланк мэра и его личную подпись, засуетилась, будто бумажка – это такой волшебный ключ, включивший у нее скорость. Она куда-то убежала, быстро вернулась и стала суетливо что-то рассказывать про мазь, отсчитывая отцу Константину сдачу.

Он не слышал ничего – хотелось на улицу, на воздух. Почему-то думалось, что на улице эта сила отстанет, уйдет, исчезнет…

Домой решил шагать пешком. Дорога неблизкая: мэрия – в центре, Храм – на окраине. Но хотелось идти самому, вышагивая свои мысли, чтобы упорядочить их.

Он вспомнил три прекрасных дня на баррикадах Белого дома в 1991 году, отца Петра, который призывал бороться за демократию и утверждал, что теперь новая эра начнется… И что? Тридцать лет прошло с тех пор, и где оно – новое и прекрасное?

Отец Константин нервничал не из-за того, что не удалось уговорить начальство дать денег; и даже не потому, что Дорожный, по сути, даже не дал ему как следует обосновать свою просьбу, да и вообще не позволил произнести те слова, которые хотелось и надо было сказать. Все это, разумеется, неприятно и даже унизительно отчасти, однако лихорадочный шаг и рассеянный взгляд возникали не по этим понятным причинам.

А главный повод не формировался, но ощущался какой-то ноющей тоской и бесконечно