Господин Моцарт пробуждается - Ева Баронски
— Можно войти? — Он старомодно поклонился, но продолжал держать перед носом букет, будто хотел за ним спрятаться.
Анджу смотрела в его лицо — за хрусткой прозрачной пленкой оно выглядело удивительно земным и почему-то пыльным. Она робко взяла букет, отошла в сторону и впустила гостя.
— Клянусь и зарекаюсь, Бог мой свидетель, на этот раз я пришел не ради чашки.
Она засмеялась, страх и напряжение отступили.
— Значит, ради чая?
Вдруг ей показалось, что каждая жилочка в ней проснулась, и сама она ожила и чудесным образом готова на что угодно. Эндорфины, заулыбалась Анджу, положила букет на стол и стала открывать и закрывать все кухонные шкафы без разбору, пока не вспомнила, что ищет. Она потянулась к антресоли над холодильником, где недавно видела вазу, но дверца не открывалась: Анджу до нее не доставала.
— Разрешите помочь вам? — Она почувствовала, что сзади подошел Вольфганг, так близко, что она не могла отойти. Тепло и запах, которые так поразили тогда в метро, сейчас снова окутали ее, будто он ее обнимал.
Мустерман встал на цыпочки: до дверцы он доставал, но открыть тоже не смог. Смеясь, опустил руки, и краткую вечность оба они молча стояли рядом. С вопросом в глазах он взялся за стул, но Анджу покачала головой.
— Просто возьмем пивной бокал, — решила она, отвернулась и зарылась носом в цветы. — Спасибо. Какие красивые!
Когда последний раз ей дарили цветы? Роланд за все годы не принес ни букетика.
— Я… слышала, как ты играл, в Blue Notes, на той неделе. Я, к сожалению, в этом мало что понимаю, у меня вообще слуха нет, но это было так здорово, честное слово, просто слов нет.
— Нет слуха? — Анджу показалось, что во взгляде у него проскользнула насмешка. — Так, значит, ты правда была там? Я почел это за видение, обман чувств. Отчего ты спряталась от меня?
— Я… ну, мне надо было уйти… на работу…
Анджу взяла чайник, быстро оглянулась на Вольфганга, но, как только их взгляды встретились, отвернулась наливать чай. С двумя дымящимися чашками в руках она сделала знак, чтобы он шел за ней.
В комнате он неуверенно оглядел кровать, она заметила его неловкость и тут же показала плоские подушки на полу, поставила чашки и села.
— Спасибо, что поймал меня в метро, — наконец сказал она.
Легким галантным движением он едва заметно поклонился. И она снова ощутила тот притягательный аромат, окружавший его; вернее, даже не запах: ей показалось, что воздух вокруг него был тверже, теплее, надежнее.
— Стало быть, ты простила мое непристойное поведение?
Анджу улыбнулась, она и сама не понимала, когда рассеялся ее гнев. Теперь слышалась только тишина и отдаленное журчание воды в трубах за стенкой.
— А помнишь, здесь звучала музыка, когда я… — он запнулся, — когда однажды ты пригласила меня выпить чаю. Чужестранная. И прекрасная.
Она тотчас же поняла, какую мелодию он имел в виду, ведь после его визита она долго сидела в своей комнате наедине с этой музыкой.
— Это была рага, индийская.
— Индия! Это твоя родина, да?
— У меня мама оттуда, а я родилась в Зальцбурге.
— В Зальцбурге? — Он просиял. — Я тоже! Господи, я не спросил, как тебя зовут.
— Анджу.
— Анджу, — произнес он, будто пробовал буквы на вкус. — А музыка — это наверняка такой серебристый кружок, что можно всякий раз проиграть и прослушать, да? Анджу, выпадет ли подобное удовольствие сегодня?
— Конечно, — она встала, достала со стеллажа диск. Надпись на обложке уже не разберешь, бумага дешевая, краска стерлась. Когда раздался звонкий гул таблы, она вспомнила покосившийся ларек на обочине, с блеклой пластмассовой бахромой вместо двери. Продавец выставил дребезжащие колонки прямо на пыльную улицу, пытаясь заглушить рев мотоциклов, детей и коров. Анджу копалась в шелковых платках в лавочке по соседству, но, когда заиграла эта мелодия, прибежала и сразу купила диск — записанный, скорее всего, в задней комнате этого же магазина; теперь с этой музыкой у нее ассоциировались все несбывшиеся надежды.
Вольфганг сидел на подушке, прислонившись к стене.
— Вот слышишь — что это?
Она прочла, как называется диск.
— Это значит «Время изобилия».
— А что слышишь ты? — повторил он. Голос его звучал мягко.
Слышу, как бьется сердце, подумала Анджу.
— Дождь. Теплый дождь. И от него радостно.
— Вот видишь. У тебя прекрасный слух. У тебя в сердце музыка живет.
Анджу удивленно посмотрела на него. Кто этот человек, что говорит ей такие вещи? Она отставила чашку и оперлась на руку, как бы случайно, рядом с его рукой. Он уступил место. Комнату наполняли ситар и молчание.
Она осторожно повернулась к Вольфгангу и улыбнулась. Его взгляд пронзал, ясный, как индийское весеннее небо, пульс застучал, и она отвела глаза, чтобы голова не закружилась.
— Какого свойства твоя работа, Анджу? К чему у тебя душа лежит?
Она сделала глубокий вдох и заставила себя подумать о работе.
— К arctosa indica. Вернее, к одному ее родственнику. — Ее позабавило недоуменное выражение лица Вольфганга, она встала и сняла со стола стеклянный ящичек.
— Ух ты! — Мустерман отпрянул. — Он живой?
— Нет, — Анджу не знала никого, кто не испугался бы паука-волка, институтские коллеги не в счет. — Смотри, — она дала Вольфгангу лупу, — видишь, какие красивые у него волоски?
— Значит, ты исследователь! — и пока Анджу соображала, вопрос это или утверждение, Вольфганг вытянул губы в трубочку и склонился над препаратом, рассматривая его в лупу, сперва с опаской, а потом приблизившись и со всех Сторон. — Боже правый! — воскликнул он. Каким уродливым предстает против этого существа мой нос.
Анджу засмеялась.
— Это потому, что твой нос трудно не заметить, а этого товарища можно и проглядеть.
Про себя она подумала, он не такой и уродливый.
— Неужели все мелкие козявки так красивы?
— Да. Особенно если смотреть на них с любовью, — Анджу бережно погладила стеклянный гробик. — Могу показать тебе просто чудесных… — она заговорила тише, так вышло само собой». — Если хочешь. Можно пойти в музей эволюции… Можно… знаешь, может быть, в выходные, я ведь там раньше работала, так что…
Раздался грохот из кухни и ругань — голосом Йоста. Мустерман замер, потом подмигнул Анджу.
— Милый, дражайший Йост! Разумеется, он чрезвычайно обрадуется моему приходу.
Анджу испугалась. Наверняка Йост сейчас ввалится в комнату и отпустит дурацкое замечание о помойном ведре, тогда ей придется объяснять, почему Вольфганг Мустерман оказался именно в ее комнате и пил с ней чай — ведь она пригрозила Энно и Йосту напустить
