Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра
Но когда Андрей Тарковский остался на Западе, чету Гуэрра снова объявили врагами Советского Союза.
Тонино написал для своего друга Андрея Тарковского сценарий, фильм по которому надо было снимать в Италии. В Италию Андрея не выпускали. И Тонино стал ходить по инстанциям — а человек он настойчивый — и на этот раз ему удалось пробиться к кому-то наверху. И Тарковского выпустили за границу! Но случилось так, что когда Андрей закончил снимать в Италии свой фильм «Ностальгия», ему там сразу же предложили снять другой. Андрей написал письмо руководству Госкино, с просьбой продлить его пребывание за границей еще на год. Ему отказали. И велели немедленно вернуться! Андрей не послушался.
И «наши» решили, что это Тонино с Лорой уговорили Андрея стать невозвращенцем.
И снова Тонино и Лору объявили персонами нон грата, и снова друзьям пришлось бегать и клянчить. И начальство, нехотя, разрешило. И снова погрозило пальцем. «В последний раз!»
Тонино — 85. Но энергии у него и его верной подруги не меньше, чем у молодых скотч-терьеров. Они, когда приезжают в Россию, не оседают в столице, а начинают мотаться по городам России — большим и маленьким, ближним и дальним. Открывают картинные галереи, музеи, дворцы поэтов, устраивают встречи, вечера, проводят мастер-классы. Ну, и, конечно, они часто бывают и в бывших республиках СССР, где друзей у них ничуть не меньше, чем здесь.
Между прочим. Выдаю секрет. Мы, грузины, считаем, что мама у Тонино была грузинка. Ну если не мама, то, в крайнем случае — бабушка! Иначе, как еще можно объяснить, почему Тонино Гуэрра такой исключительный человек.
Это было три года назад, летом. Мы сидели в квартире мамы Лоры у Красных ворот. Лора Яблочкина, Тонино Гуэрра и я. Поели спагетти, попили чаю, сидели — беседовали. Был какой-то необычный вечер. Солнце уже завалилось за Садовое кольцо, были московские розовые сумерки. Свет мы не зажигали. И было непривычно тихо. По воскресеньям на Садовой машин мало.
В тот вечер я рассказывал, почему я уже два года не снимаю. Говорил, что в трамвай, в который пересела наша страна, я не сумел втиснуться, и сейчас вишу на подножке, без билета. И что ничего не понимаю в этой новой жизни, и не могу, да и не хочу, угнаться за ней.
Тонино сказал: «У тебя много красивых историй. Напиши книжку. А потом по ней снимешь фильм».
Книжку я написал — «Безбилетный пассажир». И посвятил ее моим друзьям — Лоре и Тонино Гуэрре. Я их очень люблю.
Юлий Крелин
МНОГИЕ ЗНАНИЯ — МНОГИЕ ПЕЧАЛИ
Сидели мы — Тонино Гуэрра, Тоник Эйдельман, я и наши жены. Правда, сказать о Лоре Гуэрра только как о жене, значит сказать на треть, на пятую часть от истины. Во-первых, она переводила, а стало быть, была как бы соавтором. Как его, так и наш. Проверить-то мы не могли, а она говорила каждый раз дольше, чем любой из нас. Да и вообще, вся организация взаимоотношений России и Гуэрра полностью была на ее, так сказать, плечах.
Мы учили жизни друг друга. Он своей — мы нашей. Так сказать, познавали, разглядывали… показывали наши миры. И это лишь после мы поняли, что учили, объясняли друг другу, как говорят в Одессе, за жизнь.
Короче. Я говорил Тонино, что мне по моей повести надо написать сценарий. Это хроника одной больницы. Начинаться должен фильм с окончанием строительства и заселением помещений. У Гуэрра, видно, тотчас включилась в голове какая-то машинка. Из него прямо посыпались идеи и образы. Мы слушали его, отвесив подбородки. Но… Было это прекрасно, да далеко от нашей действительности. Нам нужен был реализм. Но наш реализм. Чтоб без фокусов. Ведь снимают советские киношники для советского зрителя и утверждают советские инстанции. Он с самого начала не мог уяснить себе наши правила и стал сравнивать их с волей их продюсеров. А тем-то — успех, сборы, деньги. А у нас… Словно богачи несметные, мы (они, инстанции) могли выкинуть готовый фильм, а стало быть, все потраченные деньги, если он не соответствует той реальности, что хотят увидеть наши начальники.
И начал:
— Пустые помещения. Еще не везде отмыто. Камера идет из комнаты в комнату. И все время телефонный звон. По полу ползет телефонный провод. Камера за ним. Посередине комнаты на полу аппарат и звонит, звонит… Но никто не подходит. Больница! Уже звонят, уже нужны, наверное, а…
— Тоничка, — Лора приостановила перевод. Она-то не в Италии родилась, а много своих взрослых лет прожила в России. — Так не может быть в Союзе. Им же нужен реалистический фильм.
— А что здесь не реального?
— Тонино, больница построена, но еще долго будут добиваться телефона и торговаться за каждый номер.
— Не понимаю. Больница построена. Больные есть всегда. Каждый день пустой больницы — деньги. Считай, горят впустую. Телефон с первым кирпичом здесь должен быть.
— Тонино, когда мы открывали больницу, нам кровати не давали. Говорили, больницу открывайте, но кроватей пока нет. А ты говоришь, телефон.
— Не понимаю. — Он иногда может нечто основополагающее сказать по русски: «Не понимай».
Будто это могли понять мы. Но мы привыкли. Мало они чего там не понимают — много чего они нашего и у нас не понимают. А вот как-то один американский профессор, уж не помню сейчас в какой отрасли знаний он профессорствовал, спросил, каков мой годовой доход. У меня ни в голове, ни в кармане такого понятия не существовало. Я объяснил ему про месячную зарплату — понял. Я назвал ее в цифрах, и он в ответ взорвался: «Это грубая антисоветская пропаганда!» Ну! А уж понять открытие больницы без кроватей и нам-то не под силу.
— Не понимай. Это абсурд.
А всепонимающая Лора переводила нас с улыбкой. Она хорошо понимала обе стороны и была, так сказать, над схваткой, хоть никакой схватки-то не было. «Не понимай» — хотя обе стороны на самом деле всё «понимай».
Вы вот отстали в своей литературе, у вас, например, нет абсурдистской литературы, но…
Господи! Тонино! Ты же видишь, что нам реализма достаточно. У нас полно абсурда. Только запиши получше. Ты знаешь ли, понимаешь, что такое социалистические соревнования на работе? Что такое повышенные обязательства, ну, скажем, в честь столетия Ленина, или поскольку впереди определяющий, или завершающий год пятилетки, или пятилетка в четыре года?
Подождите, рагацци. Соревнование понимай.
