Королевы Нью-Йорка - Е. Л. Шень
Лицо Акила светлеет, веснушки на переносице расползаются в стороны, когда он расплывается в счастливой улыбке.
– Правда?
– Правда.
– И ты мне нравишься, – говорит он, – очень. Но я серьезно – прости. Я не хочу вызывать у тебя чувство, что тебе нельзя рассказывать мне о своей жизни, потому что мы живем в разных условиях. И еще у тебя этим летом было столько хлопот, а я так переживал из-за новой школы и нового района, что даже не додумался поинтересоваться, что у тебя там происходит. – Акил чешет затылок. – Вот, кстати, почему я тусовался тогда с Мэдисон. Наши мамы вместе состоят в группе Фэрроу на фейсбуке[65], и моя мама предложила встретиться с Мэдисон и другими ребятами, потому что знает, как я боюсь заводить друзей. Я вроде как догадался, что ты вчера имела в виду.
– А-а, – киваю я, – теперь понятно. – Но лицо меня, как обычно, выдает.
– Она тебе не нравится, – смеется Акил.
– Ну… Не совсем.
Ветер ворошит мне волосы, они падают на лицо, и у меня чувство, будто я смотрю сквозь жалюзи: передо мной фрагменты наших колен, бутылки с острым соусом, которым поливают бао с уткой, наших сандалий, горстки опавших цветочных лепестков.
Акил осторожно накрывает своей ладонью мою.
– Может, нам стоит начать все заново?
Я переворачиваю ладонь, и наши пальцы переплетаются.
– Давай.
Я рассказываю ему о родителях – о том, что им пришлось преодолеть, чтобы добиться всего этого, о том, чего они ждут от меня, когда я окончу школу. Рассказываю о Мэдисон и неприятной ситуации, что случилась прошлой осенью. Рассказываю о том, как бабуля упала, когда мы были у «Сити-филд», об угрызениях совести, которые меня заели. О буклетах приемной комиссии, которые лежат в нижнем ящике комода, о каменных зданиях и разрисованных партах, из которых состоят мои мечты. Я впервые говорю об этом вслух: что я хочу чего-то другого. Хочу поступить в колледж, не зная, как дальше сложится моя жизнь.
Все это время Акил кивает и задает вопросы, стараясь не перебивать мой рассказ. К тому моменту, когда я заканчиваю, его руки уже обвивают меня – человеческое гнездо в этом городе голубей.
– Спасибо, – говорит он, – что все это мне рассказываешь. Ужасно обидно за твою бабулю, но я рад, что она поправляется. И я надеюсь, что в будущем ты сможешь без дискомфорта рассказывать мне всякое такое. Я ведь хочу поддерживать тебя, понимаешь?
Я улыбаюсь.
– Знаю, – говорю я – и действительно так думаю.
Акил высвобождает ноги, сплетенные с моими.
– А еще, – вздыхает он, – я не знал о том случае с Мэдисон. Пожалуй, таких друзей я в Фэрроу заводить не буду.
– Ну, ты не списывай ее со счетов. Может, она изменилась. – Я так точно. – Значит, ты не ненавидишь меня?
Акил ухмыляется.
– Кажется, я десять минут назад довольно четко об этом высказался.
Мы одновременно склоняемся друг к другу. Его губы мягкие и прохладные – какими я их и запомнила. От него все так же пахнет солнцезащитным кремом и шоколадом.
Я отстраняюсь, радуясь, что толпа покупателей заслонила нас от мистера Жанга. Так и представляю, как он шпионит за нами из-за своей тележки, а потом ковыляет к родителям и сообщает им новость: Джиа целовалась с каким-то мальчиком на крыльце ресторана. Я предпочла бы дожить до начала учебного года.
– А знаешь, – говорит Акил, – ты могла бы попробовать поговорить с родителями.
– Э-э, не думаю, что это приведет к чему-то хорошему.
– Может, да, а может, нет. – Акил пожимает плечами. – Но ты ведь так и будешь страдать, если не попробуешь? Невозможно притворяться всю жизнь. Ты просто будешь несчастна. Так что я думаю, тебе стоит честно им во всем признаться – а заодно и самой себе.
– Вау, – смеюсь я, – когда это ты успел стать таким мудрым?
Акил поигрывает бровями.
– Надо мне запустить подкаст: Акил Аббуд спасает планету: один хороший совет в неделю.
– Ага, – соглашаюсь я и хлопаю его по ноге, – но над названием мы еще поработаем.
Толпа снова редеет, на улице почти никого нет, кроме лоточников, замешкавшихся покупателей и голубей, клюющих крошки под колесами тележек. Акил разглаживает футболку.
– Я тоже должен кое в чем признаться, – говорит он. – Я получил твое сообщение в самый разгар праздника – мой младший братишка сегодня отмечает день рождения у нас на заднем дворе. И я, типа, сбежал. Мама была не против – говорит, она любит романтическое кино и все такое, – но мне нужно успеть обратно, пока не разрезали торт, иначе на кусочки разрежут меня.
– О боже. – Я представляю малыша Масуда в окружении семилеток, которые нетерпеливо поглядывают на огромный глазурованный торт. – Да, конечно. Беги. Позже спишемся.
Акил поднимается с крыльца и пятится, провожая меня взглядом. Дойдя до края тротуара, он берется за руль велосипеда.
– Знаешь, – говорит Акил, – ты вмещаешь в себе столько всего[66], Джиа.
– Вау, да мы еще и в литературе разбираемся. Ты явно не сидел без дела этим летом.
– Летний список чтения, – робко поясняет он. – Но я серьезно. Я так считаю. В тебе столько всего. Неважно, станешь ты хозяйкой ресторана или президентом Соединенных Штатов, – ты особенная. И так будет всегда.
Мне хочется думать, что Акил шутит, но лицо у него абсолютно искреннее. Я заправляю волосы за уши, а он перекидывает ногу через раму велосипеда.
– Не пропадай, – говорит Акил.
– Ладно, – отвечаю я столь же серьезно.
Он отпирает замок и отчаливает – колеса закладывают вираж за угол. Листья торжествующе шуршат на ветру, и я чувствую их вибрацию во всем теле.
34
Эверет
Что может быть лучше театра? Или недобойфренда-засранца? Прогулка в летний день, скажете вы? Ванна с пеной? Отличный ромком? Бррр. Неправильный ответ.
Лучше всего на свете – моя родная кроватка. А еще моя подушка и плед, в который я могу завернуться целиком вместе с мороженым, если бы оно у меня было – а его нет, – поэтому мне придется довольствоваться шоколадными каплями, оставшимися с тех времен, когда папа готовил клубнику в шоколаде для коктейльной вечеринки Лилиан. Когда Итан привез меня из аэропорта домой, я бросила чемоданы в прихожей и приползла сюда. Прошел уже час, а я так и лежу. Я отправила сообщение Джиа, но она ответила, что помогает с чем-то маме в ресторане и скоро приедет ко мне. Ну
