Песчаная роза - Анна Берсенева
– Пожалуйста, – кивнула Соня, снимая колье с песчаной розой.
– Берберское серебро, – повертев его в руках, знающим тоном заметила дама. – С добавлением меди.
– Да, не дорогое, – согласилась Соня.
– Это как посмотреть, – возразила дама. – Видишь, какой на нем орнамент? Магические знаки. Кто его знает, что они такое. То ли астральную защиту пробивают, то ли наоборот.
В чем заключается астральная защита, чем ее пробивают и что значит «наоборот», Соня не знала, но это ее и не интересовало.
– Орнамент красивый, – дипломатично подтвердила она.
– Главное, аутентичный. Я такие вещи специально ездила изучать, – сообщила дама. – В Цфат, к каббалистам.
– При чем здесь каббалисты? – удивилась Соня. – Это же берберское серебро, а берберы мусульмане.
– Алгоритмы мироздания едины.
Разговор явно устремлялся в такую область, к которой Соня относилась не только без интереса, но и без малейшего доверия. Она уже подумывала, как бы этот разговор поскорее свернуть, но по счастью и думать не пришлось. Подошел мужчина, крепкий, словно из плотного теста выпеченный, с выбритой до состояния бильярдного шара головой, и сказал с веселой бесцеремонностью:
– Алинка, не засирай девушке мозги своей мистикой дурацкой! С еврейцами будешь про каббализм перетирать.
– Кто б меня пустил к еврейцам! – хмыкнула Алина. – Они же от ковида круговую оборону держат. – И объяснила Соне: – От мужа понимания не дождешься. Мы с ним во всем антиподы.
– Кроме гедонизма, – уточнил муж.
– Это да, – согласилась Алина. – Витя и сам любит хорошо пожить, и другим дает.
– Ну это смотря каким другим, – усмехнулся Витя. – Кого нельзя распускать, тех не распускаю.
По тому, что его тон сделался повествовательным, Соня поняла, что сейчас он начнет излагать свое жизненное кредо. Ни разу она не сталкивалась с тем, чтобы человек, склонный это делать, сообщил что-либо, стоящее внимания. В сочетании с намерением его жены поговорить про астральную защиту… Весь вечер, может, и не испортят, но время отнимут. И Маруся, как назло, куда-то исчезла! Кроме нее, Соня никого здесь не знала и не могла рассчитывать, что кто-нибудь знакомый избавит ее от утомительной парочки.
Алинин муж не обманул ожиданий.
– Сейчас время такое, – завел он, – что людей надо в кулаке держать. А то корона-карантин, заболел-умер – смотришь, уже никто не работает, все балду пинают онлайн.
– Но все действительно онлайн сейчас работают, – озираясь в поисках возможности улизнуть, рассеянно заметила Соня.
– У меня – категорически нет. – Повествовательность вдруг испарилась из Витиного голоса, как и не было ее. – Мне в хорошую копеечку влетело добиться, чтобы производства мои не остановили в регионах. И я теперь позволю, чтоб московский офис по домам засел? Нет, котятки, так дело не пойдет. Кто желает по домам – заявление об увольнении.
Слова «волчий оскал» всегда казались Соне метафорическим преувеличением. И вот она впервые увидела его воочию. Что заставило этого Витю вдруг продемонстрировать такой оскал совершенно незнакомому человеку, было ей непонятно. Может, какой-нибудь свежий конфликт, может, падение доходов. Но что бы ни было…
– Но ведь люди в самом деле заражаются, болеют, умирают! – воскликнула она. – Как же можно их вынуждать…
– Нужно их вынуждать, – отрубил Витя. – Пока я им деньги плачу, я и буду решать, жить им или умирать.
Соня была так потрясена, что не находилась с ответом.
– Вить, Вить, да ладно тебе грузить! – примирительно произнесла его жена. – Ей-то какое до всего этого дело?
То ли слова супруги возымели действие, то ли пар был выпущен – развернувшись на сто восемьдесят градусов, Витя направился к столику, за которым бармен разливал коньяк и джин.
– Не обращай внимания. – Алина протянула Соне колье. – У него такой гемор на работе, не передать. Топ-менеджер его съездил в Сочи на выходные, вернулся с короной, температура-кашель, все дела, но вышел в офис, естественно, у Вити не забалуешь. Ну, заразил пару человек, может. А может, они в магазине заразились, пусть докажут! И представь, эти белые воротнички хреновы такую истерику устроили, такие права человека качают, что мама не горюй.
– То есть ваш муж считает сотрудников своими рабами? – Соня чувствовала, что задыхается, произнося это – И позволяет себе решать, кому из людей жить, кому умирать?
Что-то странное мелькнуло в Алининых глазах. Цепкое, или злое, или высокомерное? Соня не знала, как это назвать. Но она уже и не искала слов – ненависть и ярость заливали ее изнутри, подступали к горлу, как рвота, сжимали его спазмами.
– А кто они, римские граждане, что ли? – с убийственной ясностью проговорила Алина. – По умолчанию рабы, да. Побузят, как рабам положено, и за пайкой на брюхе приползут. А если Витя не даст, то и сдохнут. Так жизнь устроена, пора знать.
Черно-алые пятна заплясали, взвихрились у Сони перед глазами. Но горло, наоборот, освободилось от спазмов.
– Ты просто дрянь, – глядя в цепкие Алинины глаза и отчетливо выговаривая каждое слово, сказала она. – Вы оба – гнусные твари.
И, размахнувшись, ударила ее по щеке ладонью, как тяжелой мокрой тряпкой.
Летняя часть «Времен года» закончилась ровно в эту минуту, и пощечина прозвучала в наступившей тишине так громко, что все обернулись.
Соня надела колье. Защелкнула застежку под песчаной розой. И пошла к выходу с веранды, подгоняемая московским бризом, как попутным ветром.
Глава 6
Ноябрьский ветер в Париже иногда бывал яростным, как в Сахаре. Только в пустыне ветер обжигал песком и зноем, а здесь пронизывал холодом. Рамы в мансарде были старые, рассохшиеся, и ветер свистел в них почти как на улице. Когда Ксения просыпалась, нос у нее был такой холодный, будто на улице она и спала. Но за дверью, в смежной комнате, в лад ветру уже посвистывали, обещая скорое тепло, угли в маленькой железной печке. Она просыпалась от тихого угольного свиста и поскорее вставала, чтобы следить за огнем.
Сергея Васильевича к этому времени дома уже не было, его кровать была заправлена. В тесной каморке, выгороженной у входной двери в прихожей, был ватерклозет и даже душ. Ксения умывалась, варила себе кофе на керосинке, садилась на пол у печки и слушала, как поют угли. Однажды она сказала ему, что угли певучие, и он согласился. Добавил, правда, что это просто звук от распадающихся кристаллов, но ведь не высмеял. Он, впрочем, никогда ее не высмеивал. Может быть, потому, что насмешка была бы свидетельством сердечной близости, которой он с нею не чувствовал.
Физической близости между ними не было тоже. Можно было бы усомниться, что алжирская та ночь вообще была, но Ксения
