Наум Фогель - Капитан флагмана
- А что тут говорить, Тарас Игнатьевич, залатаем. Суток за двое заштопаем, и не найдете, где та дырка была.
- Двое суток никак нельзя. Сутки.
- Сутки?.. - Скиба задумался. - Можно и за сутки. Только надо всю дырку единым куском закрыть. И так, чтобы стык в стык, до миллиметра. Управился бы только сборочный. А мы поспеем. Жаль, Назара Фомича нема, Каретникова...
- Ладно, давай собирай бригаду. Машины возьми у начальника транспортного. Скажи - я велел. И за Каретниковым пусть заедут. Он знает. Все!
Когда Тарас Игнатьевич сошел на пирс, ему сообщили о звонке Людмилы Владиславовны. Он тут же направился в поликлинику, чтобы проведать раненых и заодно позвонить Волошиной.
В поликлинике Бунчужному сказали, что пострадавшие отправлены в больницу. Ничего опасного для жизни. Оказана помощь.
Бунчужный позвонил Волошиной.
- Что случилось, Людмила Владиславовна?
- Мне нужно сейчас же вас увидеть, Тарас Игнатьевич.
- Сейчас? Да что случилось?
- Это не телефонный разговор. Я сейчас еду к вам. Буду через десять двенадцать минут.
- Хорошо. Я у себя.
Тарас Игнатьевич хорошо знал, что нужно делать для срочной ликвидации последствий аварии. Сейчас придут руководители отделов, заместители, начальники цехов. Он изложит им свой план, поставит задачу. Потом они скажут каждый свое слово. Что-то уточнят, что-то потребуют от него, в свою очередь предложат что-нибудь более рациональное. Они будут высказываться коротко, стараясь быть предельно лаконичными, как на фронте перед наступлением. Приучились так. Затем он - тоже очень коротко - резюмирует все и отпустит их.
Он привык перед совещаниями, особенно такого рода, обдумать все до мелочи. Но сейчас ему очень мешал звонок Волошиной. Он ловил себя на том, что все время то и дело возвращается к мыслям о предстоящем визите Людмилы Владиславовны. Посмотрел на часы. "Черт бы ее побрал, обещала быть через десять минут, а уже четверть часа прошло".
Она вошла бледная, встревоженная. Поздоровалась, не глядя в глаза. Тарас Игнатьевич был готов услышать самое страшное о жене. Но то, что он услышал, потрясло его. Он сидел неподвижно, чуть подавшись вперед, глядя куда-то мимо Волошиной, сжимая ладонями край стола. Волошина закончила. Он молчал. Только пальцы побелели, да вздулись и тут же растаяли желваки на лице.
Открылась дверь. Показался главный инженер, за ним другие.
Бунчужный поднялся.
- Заходите, заходите, товарищи, - повернулся к Волошиной. - Извините, Людмила Владиславовна. У меня экстренное совещание. Сейчас.
"Да что он, каменный?" - подумала Людмила Владиславовна и поднялась.
...Багрий вернулся из больницы. Тяжело опустился в кресло. Он долго сидел так, не шевелясь, погруженный в свои думы. Никогда еще ему не было так одиноко и тоскливо. Он всегда знал, как надо поступать в том или ином случае. А тут - словно глухая стена. Позвонить Сергею Романовичу? Но что сказать ему?
Тарасу Игнатьевичу надо позвонить. Но что ему сказать? Он сидел и думал, думал. Потом поднялся, подошел к стеллажу с книгами, взял томик Толстого. Стал перелистывать. Посмотрел несколько страниц. Закрыл книгу. Похлопывая корешком по ладони, что-то искал глазами на полке. Что же он хотел найти?.. Ах да, вот это: Вересаев. "Невыдуманные рассказы". Неторопливо перелистал. Где же это?.. Вот!
"Я хочу кричать, вопить, дайте мне право свободно распоряжаться собой! Примите мое завещание, исполните его. Если я окажусь негодным для жизни, если начнет разлагаться мое духовное существо - вы, друзья, вы, кто любит меня - докажите делом, что вы, друзья, меня любите. Сделайте так, чтобы мне достойно уйти из жизни, если сам я буду лишен возможности сделать это!"
Нет, немного дальше. Вот здесь!
"Умирала его мать, - он очень ее любил. Паралич, отек легких, глубокие пролежни, полная деградация умственных способностей. Дышащий труп.
Сестра милосердия:
- Пульс падает, вспрыснуть камфору?
- Вспрысните морфий.
Сестра изумленно открыла глаза:
- Морфий?
Он властно и раздельно повторил:
- Вспрысните морфий!
Мать умерла.
У меня к нему - тайное восхищение, любовь и надежда. Однажды я ему сказал:
- Самый для меня безмерный ужас - это жить разбитым параличом. А у меня в роду и со стороны отца, и со стороны матери многие умерли от удара. Если меня разобьет паралич, то обещайте мне... да?
Мы поглядели друг на друга в глаза, он с молчаливым обещанием опустил веки".
Багрий закрыл книгу. "Тайное восхищение, любовь и надежда". Да нет же, тут совсем другое. Там ведь полное разложение духовной сущности, а тут... Нет, и не в этом суть. Каждый больной, переступая порог больницы, должен верить, что здесь, в доме скорби, люди в белых халатах сделают все, чтобы вырвать для него у смерти как можно больше дней, часов, минут и секунд. Да, да, и секунд. В этом суть.
Он лег поздно. Несколько раз просыпался. Один раз, проснувшись, обнаружил, что сидит у себя в кабинете в кресле за столом, накинув теплый халат. Как он пришел сюда, он не помнил. На столе перед ним лежал томик Толстого: "Смерть Ивана Ильича". Что он искал в этой книге? По-видимому, вот эти строчки, подчеркнутые. "Все то же и то же, эти бесконечные дни и ночи. Хотя бы скорее. Что скорее? Смерть. Мрак. Нет, нет. Все лучше смерти!"
- Да, да, - пробормотал Багрий. - "Все лучше смерти". Как это верно! Он поставил книгу на место и вернулся в спальню. Уснул сразу же.
...Когда Галина вернулась домой, часы на башне горисполкома пробили полночь. Усталым движением сбросила шарфик, опустилась на диван.
- Что с тобой? - спросил Сергей.
Он мог и не спрашивать. Он был готов к тому, что она скажет. Даже слова утешения были готовы. Давно уже.
- Мама умерла?..
- Я умертвила ее.
У Сергея перехватило дыхание.
- Как умертвила?..
- Умертвить человека - это легко, - как-то очень рассудительно произнесла Галина. - Спасти трудно. А умертвить - легко.
Он сел рядом, прикоснулся к ее бессильно брошенной на колено руке.
- Расскажи. Спокойно и не торопясь расскажи все.
- Можно - утром? А сейчас я лягу.
- Хорошо, - согласился он. - Пойдем я уложу тебя.
Она уснула сразу, как только он укрыл ее. Ему даже показалось, что она не уснула, а только закрыла глаза, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Он вышел, ступая на носках. Даже если она закрыла глаза нарочно, надо с этим считаться. Иногда очень важно остаться наедине с самим собой. Сергей притворил двери. Несколько секунд молча сидел, глядя на телефон, потом снял трубку, неторопливо набрал номер ординаторской терапевтического отделения.
- Разве Галина Тарасовна вам ничего не сказала? - спросил Вадим Петрович после долгой паузы.
- Ничего определенного. Я потому и звоню.
- С Андреем Григорьевичем вы не беседовали?
- Да не тяните вы, - уже громко сказал Сергей и покосился на дверь.
Шарыгин коротко рассказал, затем пробормотал несколько слов сочувствия. Они помолчали.
Гармаш положил трубку, опустился в кресло. В памяти его вдруг необыкновенно ясно возникла картина Падунских порогов. На Ангаре. Он был там в сорок пятом. После того как выписался из госпиталя, решил, прежде чем ехать в Москву, добраться до Падуна, посмотреть пороги: быть на Ангаре и не посмотреть Падуна... Ему навсегда запомнились грохот и буйство реки. Воды ее неслись и кипели, тяжело ударяясь о камни, вздымались, обрушивались и снова вздымались. И каждый раз по-другому. Какой-то безумный хаос разбушевавшейся стихии. Почему вдруг вспомнился ему Падун? Может быть, потому, что мысли его сейчас напоминают мятежные, тяжело грохочущие, вспененные струи. Когда ему сказали, что есть смельчаки, которые решаются проводить суда через эти пороги, он сразу не поверил. Представил себя на месте такого лоцмана и почувствовал, как обдало ознобом. Сейчас тоже его обдало ознобом. Как тогда на скалистом берегу Ангары.
Тарас Игнатьевич позвонил около двух. Неожиданно. Спросил о Галине.
- Она спит. - Сергей помолчал несколько секунд и спросил вполголоса: Вы уже знаете?
- Да, знаю. Я к тебе сейчас приеду.
- Дверь будет открыта. - И пояснил: - Звонок может разбудить Галину.
- Значит, дверь будет открыта, - раздумчиво произнес Тарас Игнатьевич. - Это хорошо, что дверь будет открыта.
Он положил трубку, несколько секунд сидел молча, потирая указательным пальцем сначала подбородок, потом переносицу. За что он невзлюбил Сергея? Короля для дочери захотел? Принца в кудрях? Нелепость какая-то.
Он вышел, сел в машину, включил зажигание. Ночные огни, пустые улицы и тишина помогли собраться с мыслями. Вошел он в квартиру Гармаша так, словно бывал здесь неоднократно. Молча пожал руку Сергею. Закурил. Спросил шепотом:
- Спит?
Сергей кивнул и отодвинул в сторону машинку, чтобы не мешала.
- Она тебе все сказала? - тихо спросил Бунчужный.
- Только самое главное. Подробности я узнал от Шарыгина. Впрочем, какое значение имеют подробности?
