Живая вода - Юлия Александровна Лавряшина
Катя помнила: еще ей говорили о любви, похожей на неизлечимую болезнь, и о власти над кем-то, которая не тешит, потому что бесплодна. Этого она тоже не могла разгадать, сколько ни ломала голову. Даже спрашивала себя: не свои ли мысли она так отчетливо слышит, когда другие звуки не проходят?
В одну из ночей ей стало известно, что теперь тело той женщины тоже втянуто в игру на поражение. Катя приняла это с некоторым беспокойством, ее саму удивившим. Ей хорошо запомнились слова: «Никакой радости. Обладание пустотой. Я обманулась…» Катя проснулась с ними и долго лежала, оцепенев от ясности: «Это могла бы сказать я». Накануне свадьбы ей открылось, что она собирается сделать шаг в никуда.
Хлопотное утро заставило Катю забыть это ощущение. Но то и дело она хмурилась оттого, что никак не удавалось ухватить то наплывающее предчувствие, что было или предостережением, или воспоминанием… Что-то мерещилось ей, но стоило Кате попытаться сосредоточиться, как все сразу распадалось серыми кубиками.
«Это просто предсвадебная лихорадка», – внушала она себе и не верила.
Добросовестно стараясь отвлечься, пока это не довело до невроза, Катя проделывала все те не имеющие смысла, но приносящие столько радости вещи, которые у всех невест составляют день перед свадьбой: несколько раз примерила платье и туфли, то так, то этак укладывая волосы, без конца мазала кремом руки, которые зимой нужно было особенно беречь, припудривала лицо и подносила к ушам подаренные Борисом серьги. Это были первые в ее жизни бриллианты, но Катя не испытывала по этому поводу никакого трепета. Ей больше нравились длинные серьги с похожим на каплю янтарем, который шел к ее глазам. Почему-то никак не удавалось вспомнить, как они у нее появились…
Катя с радостью надела бы на свадьбу именно их, хоть и знала, что по любой из легенд янтарь – это застывшие слезы. Но ей нравилось считать их слезами радости, такие ведь тоже бывают, хоть ей было известно это только понаслышке.
Пытаясь рассуждать здраво, Катя говорила себе, что, когда невесте с женихом уже за тридцать, нелепо устраивать из свадьбы подобие того праздника, каким она бывает в юности. И все же ее задевало, что Борис выбрал днем их регистрации пятницу, а не субботу. Словно предугадывал неловкость, которую будет испытывать оттого, что его невеста не так молода, как он мог бы себе позволить.
В очередной раз глянув в зеркало, она пропела:
– Старушка-Катюшка…
Улыбка не делала ее глаза счастливее. Они ей самой показались чересчур испуганными для современной женщины, которая по доброй воле с минуты на минуту идет под венец. Правда, о венце как таковом речи не заходило…
«Вот же! – внезапно осенило Катю. – Вот что я все время пыталась вспомнить! Ведь с кем-то мы говорили об этом всерьез… Неужели я собиралась венчаться, а теперь даже не могу вспомнить с кем?!»
Но это желание – соединиться до конца, слиться душами перед лицом Господа – уже стало родным настолько, будто Катя вынашивала его много лет. Чей-то взгляд промелькнул в зеркале, притянутый неожиданной силой этого желания. В нем было нечто знакомое и естественное, и вместе с тем все в Кате вдруг поднялось против этого взгляда.
– Нет, не хочу! – громко сказала она, все еще не понимая, кому это говорит.
Услышав звонок, она пошла к двери, двигаясь, не приглядываясь, по однажды намеченному пути, который ведет сам – так птицы летят на юг. И только безотчетным жестом повернув рукоятку замка, опомнилась: «Это же Борис!» Улыбка вышла натянутой, Катя сама это почувствовала. Но у Бориса была не лучше.
«Вот так да! – поразилась она. – А мой жених тоже не выглядит самым счастливым человеком в мире».
– Здравствуй, – сказал он и, наспех скользнув губами по ее щеке, заторопился: – Ну, ты готова? Машина ждет.
– Неужели Ксюшка не захотела подняться? – не поверила Катя, надевая туфли и поглядывая на него снизу.
Что-то пробормотав, Борис внятно сказал:
– Превосходно смотришься.
– Ну спасибо… Что ты сказал насчет Ксюши?
У него вдруг холодно запали глаза:
– Ты за кого выходишь замуж? За меня или за мою дочь?
– За вас обоих, – уклонилась Катя, хотя у нее самой сомнений не было, и она надеялась, что Борис тоже все понимает.
Но Борис погасил ее надежду одним тычком:
– Значит, мои опасения были небезосновательны…
Когда он начинал говорить такими фразами, Катя начинала чувствовать, как легко может возненавидеть его.
– О чем это ты? – Ее голос прозвучал не менее отчужденно.
– Водитель ждет, – попытался увильнуть он, но Катя, удивив даже саму себя, отрезала:
– Ничего. Не на морозе торчит.
В лице Бориса промелькнуло нечто, похожее на смятение, хотя Катя готова была поклясться, что он вообще на него не способен. Когда они впервые стали близки, он тоже ничуть не был взволнован и обстоятельно расспросил: какой по очереди Катя предпочитает ходить в ванную, принимает ли контрацептивы и должен ли он пользоваться презервативом.
«Конечно, так и надо, – потом ругала она себя за то, что сразу сникла и почувствовала себя партнером по постели. – Но… но ведь как-то не так это делается!»
Пытаясь обратиться к своему опыту, она поражалась тому, как отчетливо помнятся ощущения, а вот лица, имена, обстоятельства – все это затерялось во времени, которое виновато сжалось до размеров одного дня. Кате даже начинало казаться, что в нем был всего один человек…
Борис начал издалека:
– Кажется, я говорил тебе, что в Пскове у меня живут мама со старшей сестрой… Сестра моя не замужем…
– Ты словно роман девятнадцатого века собираешься пересказать, – перебила она.
Тогда, задетый, он заговорил рублеными фразами:
– Я отправил Ксению к ним. Там ей будет лучше. И она скрасит их одиночество. А нам нужно пожить вдвоем.
– Отправил? Как это – отправил?! Зачем? Надолго?
Сердце ее знакомо захлебнулось собственным ритмом, заторопилось, потом провалилось куда-то. Катя только глотнула побольше воздуха – сейчас не до него…
– Там будет видно. Там о ней позаботятся.
«Какой деревянный голос!» – Она почувствовала ненависть, которая теперь уже оформилась в саму себя.
– А я? Неужели я не смогла бы о ней заботиться?
– Ты работаешь, – сухо напомнил он.
– Да я бросила бы эту работу!
– Собственно, даже не в этом дело…
– А в чем? В чем? – Она уже задыхалась отчаянием.
Борис осмотрел ее с ног до головы каким-то новым, незнакомым Кате взглядом:
– Дело в том, что я не
