Клетка для бабочки - Анна Морозова
– Алеша, пожалуйста, попробуй немного успокоиться. Я постараюсь сформулировать, сейчас… Это как кот Шредингера, наверное, получается: было убийство или нет. И ты одновременно думаешь про оба варианта. – Председатель изо всех сил старался найти правильную интонацию, но понял, что не может абстрагироваться от своей боли. Вот как бы он себя почувствовал, если бы сейчас вскрылось, что кто-то намеренно повредил тот самолет, на котором разбились Стася с братом? Ну, мало ли, конкуренция по бизнесу или выходка ревнивой женщины, да что угодно. Он осторожно начал: – Я Стасю вспомнил сейчас. Знаешь, мне бы легче стало, если бы я разобрался, что там произошло. Но в моем случае даже намека на чью-то злонамеренность не было. Просто – судьба, мать… Вот это и выбивает из колеи. Что из-за совпадения нелепых случайностей…
– Ну да, вот именно! – воскликнул художник. – Как чья-то злая шутка, не знаю чья. Кто там у нас наверху отвечает за злые шутки? Но за секунду под откос пошла вся наша семья на самом-то деле, просто этот процесс растянулся во времени. Только я и остался, да и то нервы ни к черту, честно говоря. А ведь все могло сложиться совсем по-другому. Вот сейчас ты скажешь, что я со стадии депрессии откатился на стадию гнева, да? А скажи, легче бы тебе стало, если вдруг возникнет кто-то, кого можно обвинить и там, покарать, упечь за решетку?
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво ответил Михаил. – Только знаешь, тут есть один нюанс, как сейчас говорят.
– И не один, черт побери! – воскликнул Алексей Степанович, чувствуя, что ему становится как-то совсем плохо физически. – Миша…
– Что? Что такое? – всполошился председатель. – Плохо тебя стало, да? Ты посиди, подыши. И это… давай прекратим разговор. Ни к чему хорошему он не приведет.
– Нет, все в порядке. – Он очень постарался, чтобы голос звучал уверенно. – Я в порядке.
– Точно? Ну ладно… Короче. Вот давай реально опишем ситуацию. Ты хочешь узнать правду. В любом случае, даже понимая, что тебе это причинит боль – и в процессе вытаскивания этого кота из ящика, и по результату. Так? Конечно, так. Теперь следи за руками, как говорится… Алло, ты там как?
– Нормально, – с усилием отозвался художник, крепко прижав руку к тому месту на груди, под которым болело сильнее всего.
– Так вот. Никто не может гарантировать, что тебя не хватит кондратий на любом этапе, согласен? Да хоть на этапе обсуждения этого со мной. Да знаю я, что ты скажешь: я одинок, на работе незаменимых нет и все такое. Но вот тут я бы поспорил, честно говоря. Ты взял на себя обязательства. Проект, он важный. Он реально важный. И в нем еще другие люди задействованы, ты рассказывал. И еще Полинка очень расстроится, прям очень. И Настя, кстати, она к тебе так расположена. Ну и я, конечно! Зачем до такого доводить?
– И что мне делать? Просто забить?
– Да не сможешь ты просто забить, это и так понятно. Отложи. Хотя бы до конца проекта, а там по обстоятельствам. И обещай себе пока вообще не гонять мысли на эту тему.
– Даже если этот кот в моей голове начнет мяукать?
– Даже тогда. А то не доживешь ни до конца проекта, ни до конца расследования. Оля тебя на том свете чем-нибудь побьет просто. А все остальные твои помогут. Не надо их так расстраивать, хорошо?
– Хорошо. Спасибо тебе огромное. Я все понял.
Миша еще долго стоял на веранде, глядя в окно. Спокойный вид, такой знакомый, такой любимый. Он так долго учился не вспоминать о своей потере на каждом шагу: вот эту спирею Стася посадила последней осенью перед гибелью и даже не увидела, как она цветет, эти ирисы она долго искала и так им радовалась, а вот ту куртинку диких анютиных глазок она использовала для украшений из эпоксидки, и их цветы пяти-летней давности сейчас кто-то носит в ушах и на груди. «Господи, господи. Это когда-нибудь закончится? Кажется, что уже легче, а потом опять накатывает… А вот из яблок с той заснеженной яблони она любила делать конфитюр в мультиварке. Ну да, она так и говорила – конфитюр…»
Через неделю Михаил ответил на звонок и услышал взволнованный голос своего тезки:
– Ну что, все! Дело сделано! Я поменял «Сударя» на Олю!
– Слушай, это же замечательно! Молодец! Рад за вас обоих. Но как ты решился?
– Как всегда, рыжие братья мозги вправили. Говорят: подумай и сформулируй в одном предложении, какую потребность ты закрываешь этим своим «Сударем». И мне сразу ответ фигак: «Чтобы была куча женщин, которые мне доверяют». И ситуацию вспомнил, из школьного детства еще, представляешь? Как братья назвали, «травмирующий эпизод».
– Круто! Вот пора им завязывать со своим бизнесом и консультации давать! И ты тоже молодец, что разобрался.
– Полина сказала, что я как Дениска из рассказа Драгунского, поменял грузовик на светлячка. Как она? Экзамены все сдала? Профессор ее не объявлялся?
– Я как раз собирался тебе сообщить. Вчера маме сказали, что он заразился в больнице ковидом и скоропостижно умер, – ответил Михаил.
– Как Полина отнеслась?
– По-моему, вздохнула с облегчением. Сказала только, что он и раньше принципиально не прививался, сестра липовые справки добывала. И ей тоже собирался справку нарисовать. Вот так мужик прожил – ни семьи, ни детей не осталось… ковид где-то умудрился отыскать в двадцать третьем году…
– Тебе что, его жалко стало? Нашел кого жалеть! – возмутился Михаил Иванович.
– На его месте мог быть я.
– Но ведь не стал же. Или ты не о Полине?
– Нет, конечно. Я о себе. Ты даже не представляешь, как мне далось то лето после гибели Стаси. И сколько раз приходили мысли о самоубийстве. Ну, все потеряло смысл. Как это называется – горевание, вот. Его нужно прожить, как переплыть на другой берег в ледяной воде, что ли. Но иногда чувствуешь, что плывешь не через реку, а вдоль. И тогда одно желание – чтобы все закончилось, хоть как, главное, побыстрее.
– Я этого еще не испытывал, у меня даже бабушки обе живы и один дед, а родители молодые, можно сказать. Родили меня на втором курсе. Да что там – ни собаки в детстве не было, ни даже хомячка. Да, никого еще не хоронил, получается, представляешь? Так что эта река у меня впереди, но не скоро,
