Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
Бьёрн и Хельги отказались от своего первоначального намерения и приняли предложение Хэстена, а Сидрок и почти половина их войска отправились зимовать в Данию. Похоже, многие из них это сделали потому, что либо сами когда-то бывали в Испании, либо слышали от других, как лет десять назад мавры расправились с их соотечественниками. Эмир мавров обстрелял их флот горящими сосудами, которые франки называют греческим огнем, а норманны прозвали огненным змеем. Мавр потопил тридцать кораблей, захваченных в плен воинов повесил на финиковых пальмах, а их предводителям отрезал головы и послал их своему союзнику в Африку.
82
В следующем году, когда еще не кончилась зима, но в тех местах уже открылась навигация, Хэстен Грозный и Бьёрн Железный Бок на своих боевых кораблях отправились на юг.
Это было знаменитое плавание, о котором многие франкские книги наперебой рассказывают. Но ни в одной из них не говорится о том, что среди кораблей был и корабль Хельги, сына Авальда.
Франки утверждают, что плавание длилось четыре года. На самом деле – всего два. Франки пишут, что у них было сто боевых кораблей. Нет – только пятьдесят девять. К тому же несколько кораблей из-за свирепой бури они потеряли уже на выходе из Бискайского залива.
Правду говорят, что одно дело – доблесть, и другое – удача. Потому как, достигнув Галисии, они доблестно напали на Корунаборг. Но тамошний ярл короля Ордония выступил против них с большим войском, обстрелял из камнеметов и принудил вернуться на суда. Кровопролитная война с маврами приучила этих южных христиан к битвам и укрепила их удачу, которой не могли похвастаться их северные соседи, франки.
Двигаясь дальше на юг, они без особых помех зачистили Лисборг и Кадису. Но, когда вошли в Гвадал-Эльв и по этой реке двинулись к Севилаборгу, уже не они щекотали мавров, а те лишили их двух лангскипов, и если бы на своих судах они могли угнаться за драккарами, то и многих других кораблей не досчитались бы Хэстен и Бьёрн.
Пошли разговоры о том, что, пожалуй, не стоит и дальше испытывать судьбу и лучше повернуть на север и промышлять среди аквитанов, бретонов и франков. И тут Хэстен произнес свои знаменитые слова, которые теперь все вспоминают, хотя и не точно.
Хэстен сказал:
– Те, о которых вы говорите, уже видели нашу славу. Тьмы их уже пали от северного меча. Но всякий воин, достигнув одной цели, стремится к другой, наивысшей. И если мы подарим Медведю римскую корону, то наша слава разнесется по всему Кругу Земному, и никто не скажет, что удача нам изменила.
Люди уважали Бьёрна Железнобокого, и еще больше – Хэстена Неустрашимого. И все согласились плыть за своим предводителем в Румаборг, хотя многие не знали, где находится этот прославленный город и как до него добираться.
Они направились на юг, затем повернули на восток, через Ньорва-сунд, Узкий пролив, проникли в Южное море и высадились на африканском берегу – в том королевстве, в которое десять лет назад эмир мавров отправил головы убитых норманнов. Они без заметных потерь взяли приступом город Накхор, опустошили округу и захватили множество пленных. Дней десять они там отдыхали. А затем вдоль восточного берега Испании поплыли на север.
Огнем и мечом прошли они Мурсаланд. Затем нагрянули на Сторхольм и Литехольм на Островах Балеаров, на которых никогда до этого не видели северных людей. Но мало там было ценного, и люди там были мало пригодные для продажи.
А потому, достигнув южного побережья Большого Фраккланда, они стали наверстывать упущенное, промышляя по берегу от Нарбонна до устья Родана. Так их флот уменьшился еще на шесть кораблей: один был потоплен еще у Нарбонна, а пять других остались на острове Камарг в устье Родана – их командиры отказались плыть дальше. Они сказали, что сначала хотят прогуляться вверх по Родану, а затем, дескать, нагонят Хэстена и помогут Бьёрну стать римским королем. Ни Хэстен, ни Бьёрн не стали их переубеждать и поплыли дальше.
83
В начале осени они достигли великого города. С моря его ограждали высокие белые стены с могучими башнями.
Бьёрн, сгорая от нетерпения, велел своим людям готовиться к приступу. Но Хэстен на сей раз проявил благоразумие и сказал:
– Румаборг слишком огромный и неприступный город, чтобы брать его штурмом. Они нас заметили, заперли городские ворота и встали на стенах.
– Похоже на это, – согласился Бьёрн.
– Осадой его также не возьмешь, – продолжал Хэстен. – У нас не наберется сорока кораблей, и я бы не стал рассчитывать на подкрепление.
– Так что же нам делать? – спросил Бьёрн. Видно было, что он огорчен и растерян, что с ним редко случалось.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Хэстен.
Придумалось ему в тот же день, ближе к вечеру.
Утром в город были отправлены два посланца, и среди них Герлон, который был одним из ближайших соратников Хэстена. Посланцы сказали:
– Мы – люди с Севера, по воле богов покинувшие родину. Мы воевали землю франков и покорили ее. А к вашему великому городу мы пришли не с враждебными намерениями, но были занесены бурей в залив. На ваш рейд мы зашли, чтобы исправить повреждения, причиненные нашим судам, и закупить в городе необходимое. Мы голодны и измучены. Наш предводитель тяжело болен. Беспокойная морская жизнь ему надоела. Много наслышавшись о вашем милостивом боге, он желает, чтобы и вы оказали ему милость – позволили принять вашу веру, креститься, как у вас это, помнится, называется.
Начальник города, граф, и епископ, их главный жрец, с радостью приняли это известие. Договорились о мирных условиях. Хэстена принесли в город на носилках Бьёрн, Хельги и еще два человека, а другим норманнам власти не разрешили войти в ворота. Хэстена помазали священным маслом, и граф и епископ были у него восприемниками при крещении, как они объяснили. Потом Хэстена отнесли назад на корабль.
А ночью на кораблях и в шатрах раздались крики, плач и стенания. Утром в город снова явились посланцы, на этот раз с сообщением, что их предводитель умер. Но перед тем, как отдать душу новому богу, умерший просил, чтобы его погребли в городском монастыре. И этому монастырю северянин завещает в дар свой победоносный меч, а также все свои перстни и прочие сокровища.
Графу это новое известие не пришлось по душе. Но на него с упреками обрушились епископ и многие монахи, заявляя, что надо непременно выполнить последнее
