Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– Эй, ты чего? – со страхом спросила она.
– Да ничего, вставать уже пора, вот что. А ты что подумала? – Илья наклонился и снисходительно чмокнул Марину в нос. – А ну, кто мне расскажет, чье сегодня дежурство?
– Ах! – ахнула Марина и как ошпаренная слетела с постели. Накидывая на ходу халат, она диким бегом понеслась в кухню. На часах было десять минут девятого. «Кошмар! – думала Марина. – Что ж теперь будет-то?» И как только она могла забыть?
С разбегу Марина перемахнула через порог, пронеслась дальше и остановилась только на середине кухни. У окна стояла незнакомая девочка с флейтой в руках – ясное дело, Вика.
– Привет! – наскоро поздоровалась с ней Марина и, не смотря больше в ее сторону, полезла доставать крупу. Пакет был дырявый, а движение – слишком резкое, и полпакета, конечно, просыпалось, некогда было собирать. Ссыпав остатки крупы в кастрюлю, Марина побежала к раковине – наливать воду, потом, с полной кастрюлей, так же бегом – к плите, по дороге, разумеется, половина воды выплеснулась на пол.
– Тьфу, черт, ничего нынче не получается! – обозлилась Марина и ахнула со зла всю эту кастрюлю на пол.
Девочка у окна залилась сухим, трескучим смехом. Марина неприязненно посмотрела на нее. Ей-то чего тут надо? Сидела бы себе в столовой или шла бы к себе в комнату. Наверняка же у нее есть тут своя комната, у всех ведь есть.
– Ты всегда так забавно завтрак готовишь? – спросила девочка, давясь от смеха.
– А что? – Марина уже начинала закипать.
– Ну не злись, не злись, хочешь, я тебе лучше помогу?
«Ну что за народ? – подумала Марина, по-прежнему продолжая злиться. – Не люди, а какая-то сплошная скорая помощь». Однако она хмуро кивнула – а что ей еще оставалось? Вдвоем они в самом деле управились довольно быстро, так что даже завтрак не запоздал.
В разгар готовки в кухню заглянул Илья, нежно обнял и поцеловал сперва Марину, а после Вику и лениво поинтересовался, не отпуская Викиных плеч:
– Ну, чего прискакала?
– Не прискакала, а приехала! – Вика дернула плечом, высвобождаясь из его объятий. – Приехала на Сонин день рождения. Я ведь ей как-никак крестной матерью прихожусь!
– А разве… – начала было Марина какую-то вежливую фразу, но вдруг перебила сама себя. Ей было и без того о чем подумать. «Ох, что же я наделала! – стукнуло вдруг ее. – И как же я теперь, после всего этого, жить-то буду? Это ведь не любовь», – тоскливо думала Марина. Не любовь. На сей раз она знала это точно. Марина с нежностью взглянула на Илью. Ее третий мальчик. Меньше чем за полгода. Есть о чем задуматься. Если так пойдет, то уже года через два ей не хватит пальцев на руках и на ногах, чтобы сосчитать тех, каждый из которых должен был стать единственным. И почему бы, собственно, нет? Ведь у Ильи такие глаза, теплые, глубокие, бархатистые… И Валерьян по-своему тоже неплох, взять хоть эти его разговоры о лошадях, а про Дениса и вообще говорить нечего. Марина готова была бы всю себя отдать любому из них, загвоздка только в том, что ведь никому из них это не нужно. Никому она не нужна!
Марина зябко повела плечами. За окном шел снег, стекла были в морозных узорах, но внутри, в Крольчатнике, было тепло и даже почти жарко. Во всем доме было центральное отопление. Так почему ж тогда Марине так холодно? «Я одна, – думала она с тоской. – Бог ты мой, я такая одна, что, кажется, однее не бывает!»
Она опять посмотрела на Илью. Он о чем-то беседовал с Викой, слов было не слышно, точно между ними и Мариной внезапно выросла тонкая стеклянная стенка. «Фенечка», – всплыло вдруг в голове, словно обрывок какой-то ужасно важной мысли. Ну конечно же, именно фенечка! Нужно немедленно пойти к себе и перебрать все сваленные на дне рюкзака «драгоценности», выбрать что-нибудь покрасивее для Соньки. Что-нибудь совершенно необыкновенное. У Марины есть пара таких вещиц. Сонька будет рада – она ведь такая кокетка!
На сердце у Марины потеплело, и она радостно побежала наверх, к себе.
10
От приготовления обеда Марину практически отстранили – на кухне всем крольчатником готовились Сонькины любимые блюда. Подарками Соньку начали заваливать с самого завтрака, но Маринины фиолетово-черные бусы были, тем не менее, оценены весьма высоко. Сонька с ними не расставалась. Весь день они болтались у нее на шее, и даже перед сном Сонька не пожелала с ними расставаться, так в бусах и легла. А ночью, во сне, сделала, видимо, какое-то слишком резкое движение, или нитка была уже старая, в общем, утром оказалось, что бусы рассыпались по всей кровати. То-то было горе! Впрочем, это было только утром, а зато весь тот день Сонька проходила в Марининых бусах, с гордостью демонстрируя их всем и каждому: «Вот! Марина! Мне подарила!» И Марина чувствовала себя ужасно польщенной.
К обеду съехались все. Ведь такое событие! Валерьян и Денис, отсутствовавшие накануне, входя в столовую, как обычно, перецеловали всех подряд попавшихся по дороге девочек; вот так впервые за эти дни Валерьян поцеловал Марину – небрежно, походя, а все же как сладко ей это показалось! Как Марина, оказывается, соскучилась по нему – все-таки как-никак Валерьян был ее первым мужчиной. Марине вспомнилось, как она долго и почти безнадежно пыталась все время его полюбить – полюбить по-настоящему, как же, ведь иначе нельзя, ведь нельзя же, чтобы она отдавалась не по любви, а по чему? Из любопытства, что ли? Вообще, интересно, зачем она все это делает? Это выглядело весьма благодарной темой для размышлений, вот только времени на эти размышления пока что не было. Неожиданно под окном зашумел мотор – небывалый, непривычный для Крольчатника звук. Приехала Магда.
Женщине, вошедшей в столовую, могло быть сколько угодно лет. Если припомнить рассказ Ильи, то выходило, что ей никак не меньше семидесяти. Но даже слова «прекрасно сохранилась» ни капли с ней не вязались. На Магде было узкое и длинное бархатное платье, темно-вишневое, почти что коричневое. Сама Магда была скорее сухощавой, чем полной, с широкими бедрами и поступью львицы.
Окружающих она всех без исключения называла деточками, но каждый раз это «деточка» звучало у нее по-разному: то ласково, то как бы механически, а то вроде бы слегка игриво.
– Деточка! – войдя, обратилась она к Марине, вежливо и без всякого
