Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
Практического ума Вальтрауд хватило на то, чтобы скрыть от мальчика, где служил его отец, но не хватило на то, чтобы предвидеть, что Антон когда-нибудь захочет узнать об отце больше и неизбежно узнает правду. Со слов матери Антон считал отца геологом, погибшим на фронте, и все. Он собирался посвятить себя геологии, а поскольку способности унаследовал от отца, то по окончании Фрайбергской горной академии был принят на работу в «Кобальт».
В дальнейшем Антон простил Вальтрауд то, что считал изменой отцовской памяти, – второй брак. Он учился, как и его двоюродные сестра и брат, и послевоенные мытарства матери и тетки прошли по обочине его сознания: походы от одного крестьянского двора к другому с мешком, набитым старыми вещами, на которые у сельских жителей выменивались продукты; талоны и очереди за теми же продуктами, невозможность нигде устроиться, потому что даже на место уборщицы в городе, где почти нечего прибирать, колоссальная конкуренция. И когда вернулся из советской эмиграции давний знакомый, член КПГ, пока еще безработный, но уже востребованный, то – как выразилась Вальтрауд спустя много лет – словно забрезжил рассвет после ночи, которой не видно было конца.
Когда Антона спрашивали, что он помнит о войне, ему сразу виделось, как они с матерью медленно идут под пекущим солнцем, плотно окруженные такими же детьми, женщинами, стариками, из Райхенберга в никуда. Антон внушил себе ненависть к чехам как обязанность, это была его односторонняя отложенная война. Учась в Академии, он перенял от одного русского студента из Барнаула «Песню Алтайских партизан» и порой, в компании и в подпитии, затягивал: «Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним. / На нас напали злые чехи, село родное подожгли…» К тому времени, когда его женой стала однокурсница с чешскими корнями, Антон уже не мог припомнить, когда прошла ненависть или, сказать точнее, когда он разуверился в ней.
6
Наталия Степановна Творогова, 1915 г. р., родилась в Москве, в семье квалифицированного рабочего, цехового мастера на Литейно-механическом заводе Русского акционерного Электрического общества «Динамо». Когда в 1920 году пришли опечатывать храм, в котором отец Наталии подвизался алтарником, он попытался этому препятствовать, был арестован, несколько дней провел под стражей, а выйдя, узнал, что решением рабочего совета его родного завода, отличавшегося особо мощной и сплоченной революционной ячейкой, уволен как несознательный элемент. Из двух дочерей в доме к тому времени осталась только Наташа (со старшей сестрой их разделяли десять лет и три младенца, не доживших до годовалого возраста). Мать, прежде обшивавшая семью, начала шить для заработка, а отец вспомнил кустарное ремесло своего отца – валяние валенок и попробовал, хотя дело это было кропотливое, изготовлять войлочную обувь. Когда отец приобрел необходимую сноровку, его изделия стали пользоваться спросом, однако уже вскоре прибыль едва покрывала стоимость сырья. Наташа запомнила, что к ним домой, к отцу прежде всего, часто приходили какие-то даже по тогдашним меркам плохо одетые люди; это были монахи и монахини разоренных или еле выживающих обителей, жены и вдовы арестованных клириков, а также просто миряне, которые продолжали вести церковную жизнь и которым было хуже, чем их семье. Значительную часть своей продукции отец раздавал им. Впрочем, его предприятию положило конец не это – отец работал все меньше из-за страшных болей в желудке. Ему диагностировали рак, и в 1927 году он умер.
Наташина мать переселилась с нею к старшей дочери, чей муж работал автослесарем в гараже одного из госучреждений. Дочь и ее муж, сами предложившие родне угол, вскоре уже не скрывали сожаления о проявленной сердобольности, и в итоге Наташа почти не общалась с сестрой.
В начале 30-х мать Наталии стала духовной дочерью одного из старцев нелегальной общины, после закрытия Высоко-Петровского монастыря сложившейся вокруг архимандрита Игнатия (Лебедева). После восьмого класса Наталия ушла из школы, мать устроила ее в швейную артель, где работала сама. Одновременно Наталия поступила в вечерний педагогический техникум. К восемнадцати годам уже тоже знала, что хочет посвятить свою жизнь Богу, однако духовник не благословил ее принять тайный постриг сразу, посоветовал ей сначала завершить образование, поработать несколько лет по специальности. После техникума Наталия поступила в пединститут на математический факультет. В 1939 году ее, уже проработавшую два года, вместе с матерью арестовали и осудили на четыре года ИТЛ «за участие в контрреволюционной группировке». После лагеря их ждало поселение там же, в Прибайкалье. Они сняли угол в одном из нескольких частных домов горняцкого поселка, по большей части застроенного бараками. Наталию взяли счетоводом на рудник, мать постоянно болела, ее легкие надорвал лагерь; ей суждено было прожить еще два года. Наталия трудно привыкала к полному одиночеству. На километры вокруг не было ни одного храма и, вероятно, ни одного священнослужителя, во всяком случае, Наталия едва ли могла узнать о них откуда-нибудь. Ее духовник, будучи уже преклонных лет, умер в ссылке под Вяткой, где оставалась его келейница, одна из московских «сестер», которой после смерти батюшки и после войны некуда было возвращаться. С ней и с другой, избежавшей ареста и так и жившей в полуподвале напротив Высоко-Петровского монастыря, Наталия переписывалась все годы заключения и последующие. Тетрадь с богослужебными текстами, сопровождавшая ее в лагере, скрадывала отсутствие книг, но не могла их заменить. Библиотеки в поселке не было. В одном из писем Наталия мимоходом посетовала московской корреспондентке на то, как не хватает какого-нибудь чтения, уводящего от злобы дня и при этом собирающего душевные силы. Через месяц почтальонша, ругаясь на ношу, доставила ей бандероль – там оказались две книги: «Данте» Дживелегова 1933 года из серии «ЖЗЛ» и эккермановские «Разговоры с Гёте» издательства «Academia» 1934 года. В сопроводительном письме «сестра» объясняла, что книги достались ей от общего знакомого, у которого поменялись виды на будущее (так зашифровывалось «принял или готовится принять тайный постриг»), и он раздаривает свою библиотеку. Но в дальнейшем, писала корреспондентка, она могла бы и очень хотела добывать для Наталии книги более традиционным способом, это стало бы для нее и «служением», и отдушиной.
С тех пор Наталия посылала в Москву деньги, а ей приходила та или иная книга, какую удавалось «добыть», и оттуда никогда не сообщали о том, что деньги по пути через раз исчезают. Приобретение книг, пусть и от силы пяти в год, обходилось недешево, и Наталия начала подрабатывать шитьем, что
