Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру - Хульда Гарборг
Однако автор предполагает, что мужчина дал несколько ценных открытий о душевной жизни женщины и спрашивает: как он мог сделать это? Да, возражает он, в этом случае мы должны руководствоваться женским элементом, имеющимся в каждом мужчине. Потому что и в мужчине живет частица женщины, благодаря этому он может понять ее и заглянуть в ее душу.
Несомненно, что в существе Вейнингера было много женщины, потому что никогда еще душевная жизнь женщины не подвергалась более основательному анализу и никогда еще не выносилось заключение о ее многогранности и ужасах. И, как это ни грустно, но мне кажется, что редко мы были лучше понятны, несмотря на пристрастие и множество недоказанных утверждений.
Книга доктора Вейнингера заставила меня глубоко призадуматься.
Не открыл ли он действительно причины всего непонятного, как будто бессмысленного в характере женщины? Не является ли открытая им причина, в конце концов, пояснением всего того зла, в какое мы попадаем, потому что наше сокровеннейшее «я» никогда не бывает в полном согласии с нашими стремлениями стать человеком в том смысле, чтобы быть похожими на мужчину: стать гражданином, членом общества, существом, зависящим от рассудка?
Не в этой ли причине решение загадки, которую я не могу разрешить, — найти самого себя?
«Пол и характер» я читала в сплошном волнении. Я гневно отбрасывала книгу, снова начинала читать ее, восклицая: нет, это слишком грубо, возмутительно.
В следующее мгновение я сознавала, что эта книга требует серьезного внимания. Свою невоздержанность я объясняла отсутствием серьезных знаний, а прежде всего — неумением глядеть истине в глаза.
В книге этой много правды, но много и больного. И с благодарностью я почувствовала свое собственное здоровье, и прежде еще, чем я прочитала до конца книгу, я вся исполнилась радостью. Потому что вдруг передо мной встала истина: есть власть более жестокая и властная, чем какая-либо другая во всей вселенной, и прекрасно и радостно быть женщиной потому, что через нас исполняется эта власть.
Через нас совершается таинство. У алтаря природы нам уделено первое место. Как могу я завидовать мужчине, который, как наемник, хлопочет вне дома? И как могу я желать стать мужчиной?
Нет, я не завидую вечно разбрасывающимся мужчинам. Как богаты мы в сравнении с ними. Мы — у которых есть и ребенок, и муж. Мы — способные на вечную, безраздельную, цельную любовь. Мы — представляющие сами таинство. Деревья с корнями глубоко в земле и с верхушкой, стремящейся к небу. Мы — рождающие мужчин!
Исповедь женщины
Ответ Вейнингеру[5]
Я пишу это не затем, чтобы найти веру у мужчин. Я хочу укрепить свою собственную веру в себя.
Я — жена ученого, вполне обеспечена, недурна собой. Я здоровая, неглупая женщина и у меня здоровые, красивые и способные дети.
У меня всегда была, что называется, «светлая голова», я практична и способна, легко исполняю все, чего от нас требует свет, хотя у меня и нет основательных знаний.
Гимназия, которую я окончила, ставила своей целью сделать из нас салонных дам, а для этого особенной премудрости не требуется. Я вышла замуж после двадцати лет, и у меня и теперь все тот же муж, хотя я теперь «женщина между тридцатью и сорока годами». Если я называю наше положение хорошим — это еще не значит, что мы богаты. Напротив: то, что вносят в наш дом мои маленькие таланты, является приятным плюсом. У меня имеются таланты, к сожалению, в множественном числе. Имеются у меня также маленькие капризы, которые стоят денег, а я люблю быть самостоятельной: я современная женщина!
Часто, слишком часто меня тянет вдаль; я жажду жизни света, радости, хочу расправить крылья. Наше скромное общество, в котором мы живем, — уже не прельщает меня. Но мои маленькие полеты всегда кончались плачевно. Израненная и глубоко разочарованная, возвращалась я обратно в свою одинокую комнату с зелеными стеклами, украшенную массой цветов и залитую солнечным светом. И когда все спали, я снова садилась у своего большого камина, в котором пылал огонь, придавая всем мертвым предметам вокруг жизнь и краску, и смотрела прямо в глаза жизни. «Чего ты хочешь, милая моя? Ты стара! Не воздуха, а крыльев нет у тебя. Ты теперь уже видала жизнь — это все! Больше ничего не ждет тебя». Огонь гаснет, и я, усталая и иззябшая, ложусь в свою холодную постель. Мы, образованные современные люди, уважающие в браке свободу личности, разумеется, обладаем двумя спальнями.
Мой муж живет во имя своей науки. Я вижу его во время обеда и изредка слышу его покашливание в кабинете, где он проводит дни и ночи над своими книгами. Сидячий образ жизни истощил его, и жизнь не радует его более. Он знает свет; он многое понимает, но в нем мало веры и мало надежды, и пессимизм грозит погубить его. Каждый год он предпринимает путешествие с научной целью, и каждое утро он несколько часов работает в публичной библиотеке. Попытки современной женщины завоевать себе свободы не симпатичны моему миролюбивому мужу. Он любит во всем покой и добрый, старый порядок, но он никогда никого не осуждает. Он только говорит: «Нам, мужчинам, это неприятно, но, без сомнения, эти попытки имеют за собой естественное основание. Если мужчина не может более удержаться на высоте положения господина — он должен стать слугой». Он говорит это с небольшой горечью, он образованный человек, и, в сущности, все это интересует его. Он мечтает о покое монастыря и отчасти боится старости. С самого начала он предоставил детей мне, и отношения между ним и нашими детьми далекие.
Это «мое дело». В меня он еще бывает иногда влюблен, но его влюбленность носит всегда другой характер, чем моя. Она носит характер вспышки, и в промежутках между ее проявлениями я для него не женщина. Но он не переставал быть для меня мужчиной. И в продолжение первых пяти-шести лет нашего брака я положительно страдала от несчастной любви к моему собственному мужу. Я была разочарована. Я не могла мириться с тем, что на некоторое время я для него «добрый товарищ», с которым он живет рядом, вместе работает, вместе молчит, не могла я мириться и с положением «хозяйки дома», которой оказывают известное уважение, благодарят за обед и предоставляют пришивать пуговицы. И часто, когда он мило беседовал со мной о предметах, представляющих общий интерес,
