Почти 15 лет - Микита Франко
Он посмотрел на Льва с хитрой усмешкой:
- Можем тогда не брать с собой эту стремную биту, которой двадцать с хером лет?
Лев нахмурился:
- Не можем.
Слава рассмеялся.
Он отстоял перед ним квартиру, машину, биту, но дом отстоять не смог. И чем дольше тосковал по нему, тем явственней понимал, что это не тоска по дому, это – обида на Славу. Напарник, с которым ты строил шалашик в детстве, раскурочил его и сказал, что больше не хочет играть. Уходя, прихватил с собой стул.
Примерно так чувствовал себя Лев, когда вспоминал, с какой легкостью Слава принял решение о продаже. Потом он много думал об этой семантике слов: почему «продать дом» звучит так странно, так двусмысленно? Не потому ли, что в тот день было продано нечто большее?
«Просто ты опять видишь ненужный символизм», - раздражался он сам на себя.
Ну, может быть.
И всё-таки?..
Почти 15 лет. Слава [4]
Он не считал, что давит с переездом. Он со всеми разговаривал честно.
Сначала, конечно, со Львом – с ним разговоры начались гораздо раньше, ещё до всяких конкретных решений о Канаде. Десять лет назад, когда они стали родителями, Слава впервые сказал, что в России оставаться нельзя. Это был 2009 год и как ему казалось теперь, из 2019-го, то было не худшее время в стране.
Лев работал реаниматологом второй год и все свои «нет» аргументировал словами о профессии, дипломе и семи годах жизни.
- Ты просто предлагаешь мне выкинуть семь лет жизни, которые я потратил на эту профессию, и начать заново, - говорил он.
- Можно переучиться, - неуверенно возражал Слава.
Он, со своим образованием колледжа, где его учили рисовать ровную линию под линейку, чувствовал себя не имеющим права давать Льву советы. Но переучиться и правда было можно…
- Это еще несколько лет, - напомнил Лев.
- Но меньше семи.
Каждый раз, когда они об этом говорили, Лев начинал заводиться.
- Слушай, я всё время делаю так, как хочешь ты, - с раздражением высказывал он. – Сначала ты решил, что хочешь воспитывать ребёнка, и я сказал – хорошо. Потом ты решил, что мы должны делать это вместе, и я снова сказал хорошо. А теперь ты говоришь, что из-за этого ребёнка я должен бросить всё, что для меня важно, и срочно эмигрировать, и каждый раз я слышу один и тот же ультиматум: или я делаю так, как ты скажешь, или мы расстаёмся.
- Это не ультиматум… - попытался возразить Слава, но Льва уже было не остановить.
- Тебе самому ничуть не страшно, что я приму эти условия? Или тоже скажу: или я, или пошёл на хер? Почему ты так легко разбрасываешься нашими отношениями, они для тебя ничего не значат?
«Потому что я – отец», - мысленно ответил Слава.
Он искренне считал, что теперь это важнее всего. Он должен действовать в интересах Мики – в ущерб себе, в ущерб Льву, в ущерб их отношениям. Мики был отличным малышом, всегда здоровался со взрослыми, вежливо вёл себя в гостях, осторожничал с незнакомцами, никого не обижал на детской площадке, умел делиться конфетами, не задирал нос и не писал в штаны, а значит, представлял собой идеал пятилетнего человека. Потом Слава будет анализировать его годами: каким Мики пришёл к нему от сестры и в кого превратился рядом с ним.
Он будет вечно возвращаться к этому вопросу: в какой момент?
Когда они учили его врать?
Когда прятали фотографии семьи от одноклассников?
Когда заставляли переписывать сочинения?
Когда Лев его ударил?
Когда он ушел из дома?
Эти мысли приведут к тому самому, первому разговору об эмиграции, когда Слава растерялся от слов: «Тебе самому ничуть не страшно?» и понял, что ему страшно. Ответил:
- Я не ставлю тебе ультиматум. Я просто обсуждаю с тобой возможность эмиграции.
- Тогда вот моё мнение: я против, - твердо сказал Лев.
А Слава просто кивнул:
- Хорошо.
Вот где был момент, когда он должен был поступить иначе. Он должен был сказать, что так и есть, это ультиматум, он уезжает и забирает славного жизнерадостного малыша с собой, пока государство их не уничтожило. Но он согласился ничего не делать, потому что в 2009-м ещё верил в страну, в сменяемость власти и в любовь.
Уже через четыре года у него осталась только вера в последнее. А ещё через три, когда Мики вернулся домой в окровавленной одежде, он понял, что готов этой верой пожертвовать.
Лев сказал, что это нечестно.
- Ты предложил воспитывать ребёнка вместе, назвал нас, нас обоих, его родителями, не возражал, когда я превратился в «папу», но чуть что, грозишься, что свалишь вместе с ним, независимо от того, согласен я или нет.
Слава справедливо заметил:
- Многие родители так делают, когда у них не сходятся взгляды на то, как будет лучше для детей.
- Да, вот только у меня нет возможности этому препятствовать, отсудить у тебя сына или хотя бы просто право на свидания.
Слава улыбнулся: это была нужная зацепка.
- А знаешь, почему такой возможности нет?
Лев молчал, и Слава ответил за него:
- Потому что здесь, в России, нет прав ни у нашей семьи, ни у нашего сына, ни у тебя лично. Я предлагаю тебе переезд, который всё это даст.
- Конечно, прям сразу, - иронично закатил глаза Лев.
- Не сразу, - согласился Слава. – Но хоть какие-то права мы сможем получить достаточно быстро. Например, заключить брак, это уже сделает нашу семью юридически видимой.
Этот напряженный разговор встанет на паузу, Лев прервет его словами: «Мне нужно подумать», и Слава даст ему время, не возвращаясь к дискуссии долгих три недели. Однажды Лев, придя с работы, поцелует его на пороге и тут же скажет: «Ладно, я готов обсуждать варианты… Куда ты там хотел?», а Слава улыбнется, выпалив: «Канада!».
И, хотя формально спор будет улажен, они начнут разговаривать «как обычно» и даже научатся в спокойном тоне обсуждать переезд, Славу ещё долго будет тревожить в какой неприятной, раздраженной дискуссии впервые прозвучало предложение заключить брак. Он сотни раз представлял, как сделает Льву предложение, и ни в каких фантазиях это не выглядело так погано, как получилось на самом деле: заключим брак, чтобы судиться друг с другом. Как удобно! И это ведь он, Слава, об этом первый сказал…
Он решил
