Взрослые люди - Марие Ауберт

Кристоффер натягивает гамак на себя с обеих сторон и оказывается замотанным, словно в коконе.

— Как думаешь, Марта заметит его, когда выйдет на улицу? — спрашиваю я у Олеи.

— Нет, — отвечает она.

— Кристоффер! — кричит Марта из дома и как по заказу выходит на террасу и снова зовет его: — Кристоффер!

— Не говори ничего, — тихо произношу я, и Кристоффер фыркает в своем коконе.

— Ты не видела его? — спрашивает у меня Марта, она покачивается и гладит свой живот.

— Нет, понятия не имею, где он, — отвечаю я преувеличенно громко, и Кристоффер начинает трястись от хохота внутри кокона.

Олея на качелях фыркает.

— Ну хватит, — говорит Марта. Она стоит, опустив руки. — Мне сейчас не до шуток.

— Я не знаю, — отвечаю я. — На самом деле, я его не видела. А ты, Олея?

— Прекрати немедленно, — говорит Марта, которая ни с того ни с сего разозлилась не на шутку. — Не смешно. Скажи мне, где он.

Я молчу. Олея спускается с качелей, я замечаю, что она немного напугана, а Кристоффер выкатывается из гамака на траву.

— Ну надо же, как здорово, что ты его не увидела, — говорю я. — Невероятно.

— Не сердись, Марта, — произносит Кристоффер, — мы просто шутим.

— Ага, — отвечает Марта, я вижу, как она заставляет себя улыбнуться. — Знаю.

* * *

ДОРОГА ВНИЗ К КУПАЛЬНЕ крепко сидит в памяти, и неважно, как давно я по ней не шагала. Я знаю, где растет шиповник, который надо обойти, и где выходит на поверхность камень, с которого надо спрыгнуть или съехать на попе, под какой сосной можно наступить на острые иголки, где надо потопать, потому что в том месте могут оказаться гадюки, от теплого сухого леса исходит кисловатый запах, а на спину Марты падают лучики солнца. Мои ноги превращаются в ноги ребенка, в короткие ножки, которым приходится прыгать с небольшого уступа, помню, я всегда боялась упасть в этом месте, помню, как в сандалии набиваются колючки и как попа в шортах скользит по камню. У большого можжевелового куста мне двенадцать лет, у меня во рту брекеты, больно врезающиеся в челюсти, на мне новое платье с переплетающимися на спине бретельками, маме не нравится, что я ношу это платье, потому что у него слишком открытая спина, раньше такое ее не беспокоило, и у можжевелового куста я встречаю Вегарда, он старше меня и живет в доме дальше по дороге, он ходил купаться со своим папой, и в этот день впервые увидел меня, так, во всяком случае, думаю я, и он улыбается как-то по-особенному, так, во всяком случае, кажется, и говорит привет, он говорит привет платью на бретельках, и я почти бегом преодолеваю последний отрезок пути до купальни, громко кричу привет и подпрыгиваю, обхватывая себя руками, потому что Вегарду с соседней дачи я кажусь взрослой в платье с бретельками, и, пока я скачу там, следом за мной по тропинке прибегает Марта, она фыркает и говорит: «Как-то ты странно выглядишь», — и это несмотря на то что сама она полная и низкорослая и постоянно хнычет.

Кожа Марты покрывается мурашками, пока мы переодеваемся на ветру в нашем обычном месте. Кожа на ее бледном животе туго натянута. Когда Марта в одежде, можно подумать, что она всего лишь слегка поправилась, а вот без одежды понятно, что ее живот увеличился не из-за жира. Я прыгаю в воду с уступа, холод обхватывает меня со всех сторон, я кашляю и выплевываю соленую воду. Марта все еще не погрузилась полностью, она стоит по колено в воде и водорослях, обхватив себя руками.

— Скорее окунайся! — кричу я.

— Я не такая крутая, как ты, — говорит Марта немного язвительно.

Каждое лето одно и то же: я быстро бросаюсь в воду, а Марта заходит медленно, и мы спорим, как лучше.

Мы сидим рядышком на камне, обмотанные полотенцами, в наших замерзших телах пульсирует кровь, солнце греет, Марта похлопывает себя по животу и говорит: «Это тебе не ерунда какая-то».

— Нет, конечно нет, — отвечаю я.

Ничего не хочу слышать об этом. Хочу, чтобы она молчала, чтобы я не приезжала сюда и ни о чем не узнала. Теперь я не могу рассказать ей о Швеции, это прозвучит жалко.

— Нет, — произносит Марта. — Мне всегда казалось, что, если это случится, я испытаю безграничную радость.

Она выжимает волосы, и по ее рукам течет вода. Марта дрожит. Чайка качается на волнах недалеко от берега и смотрит на нас своими пустыми злыми глазами, все-таки чайки страшные.

— Просто я боюсь, что все опять пойдет не так, — выговаривает наконец Марта. — И постоянно думаю об этом.

Она улыбается, ее губы трясутся. Мне надо бы обнять ее, кажется, она ждет, что я поглажу ее, похлопаю по спине и скажу, что все будет хорошо, как я обычно делаю, но сейчас мне не хочется.

— И в последнее время у нас практически не было секса, — говорит она. — Сначала я не могла, а теперь он не хочет.

— Вот как, — произношу я.

Она искоса посматривает на меня, я же сижу, обняв колени руками, и молчу. Марта ковыряет ноготь на пальце ноги, дерет его, пока он не отваливается, и щелчком отбрасывает в сторону, я говорю «уф».

— Его можно понять, если ты постоянно так делаешь. — Я пытаюсь развеселить ее, но она не смеется.

— А Олея в последнее время стала жутко упрямой, — говорит Марта, в голосе ее проскальзывает нетерпение, она не может скрыть, что хочет, чтобы я ей посочувствовала, — почему же я этого не делаю?

— Олее сейчас наверняка нелегко, — произношу я.

— Нет, но она должна смириться с тем, что у нас будет прибавление, — отвечает Марта. — Знаешь, что она заявила прямо перед тем, как мы пошли купаться?

— Нет, — говорю я и встаю. — Пойдем домой?

— Она сказала: «Марта, правда же ты ленивая?» Вот так, ни с того ни с сего.

Я шагаю позади нее по тропинке, ноги мерзнут, и я чувствую холод и влажные плавки под шортами, а верх от купальника оставляет большие мокрые отпечатки на футболке, и я смотрю на спину Марты, ее майка тоже приклеилась к мокрому лифчику. У нее есть Кристоффер, а скоро будет и ребенок, и она еще жалуется, но такая уж она, все время ждет, что другие решат за нее все проблемы. Марта способна только существовать,