Федор Червинский - Сильфида

— И только!

И был рад, что слова эти прозвучали так резко.

И вдруг — тихий, как дыхание вечера, послышался шепот:

— Правда?

Кровь бросилась ему в лицо.

— Зачем вам… — пробормотал он, — зачем знать?

И опять — тот же шепот:

— Хочу…

Сладкий ужас сильнее овладевал им…

— Кто это? — вскрикнула она, вдруг остановившись.

Хомяков поднял глаза, сброшенный с облаков, и увидел Алексашу.

— На сцене Ромео, Джульета… и кормилица, — изрек тот трагическим голосом. — Эй, Ромео, куда?

Но Хомяков не отвечал и быстро скрылся в глубину сада.

— Те же — без Ромео.

— Ну зачем вы спугнули его? Он такой милый, ваш звездочет, — заметила Валентина, смеясь.

— Га! Он был у ваших ног?

— Не был, потому что вы помешали. Ну, пойдем домой. Дайте руку.

— Ну да, разумеется, я в Ромео не гожусь.

— Отчего? Дайте взглянуть на вас. Что ж, при лунном освещении вы недурны. Да, вот видите, ему жаль расставаться со мной — а вам?

— О, Джульета, Джульета…

— У вас хватает духу шутить?

— Смеюсь сквозь слезы. Серьезно, разве вы не можете денька на два остаться?

— Зачем?

— Чтобы увезти с собой два разбитие сердца.

— О, эта коллекция у меня достаточно полна. Да и как ручаться, что в такой короткий срок разобьется и ваше?

— Оно дало уже трещины.

— Нет, Бог с вами… зачем! Вот приедете в Петербург, тогда…

— Вы к тому времени замуж выйдете.

— Что это — предложение?

— Боже сохрани! А впрочем…

— А впрочем, я замуж не собираюсь. Это так банально — любовь, замужество… и даже измена. Я хочу чего-то иного, — того, что лучше и чище… хочу необычного. Но, да вы не поймете меня — все равно..

Алексаша не возражал. Она тоже молчала.

— Валя! донесся голос Нила Ниловича.

— Сейчас, — спокойно ответила она, и они пошли к дому.

Нил Нилович объявил, что по особым соображениям ему нужно ехать завтра с утренним поездом.

— Мне все равно, — холодно заметила она, не удивившаяся даже — так приучил ее отец к полетам своей фантазии.

И на другое утро они уехали. Алексаша и Хомяков усадили их, лошади тронули…

— «Мы с тобою навеки рассталися», — запел Алексаша, когда экипаж скрылся из виду. — Э, брат Миша! Смейся, не смейся… а словно темнее стало…

Хомяков не отвечал и быстро шел к саду. Алексаша догнал друга и вдруг остановился, закусив губу. По нескладному и грубому лицу звездочета катились слезы…

VIII

Чибисовы оставались в Крыму до конца сезона. Впрочем, Нил Нилович почти не сидел на месте: он исчезал то в Севастополь, то в Одессу, а раз даже в Батуми проехал, причем всякий раз ссылался на необходимость повидать нужного человека.

Первое время Валентина участвовала во всевозможных parties de plaisir и кавалькадах, а за месяц до отъезда вдруг скрылась с горизонта — как поразился один из вновь приобретенных поклонников — и засела за работу. Рано утром с бумагою и водяными красками уходила она на берег моря и рисовала. А по вечерам читала и писала письма. И когда сезон, наконец, кончился и знакомые стали разъезжаться, она без грусти покинула южное море и с удовольствием приближалась к Петербургу который так надоедал ей к весне.

Через несколько дней после приезда Нил Нилович вошел в ее комнату, расстроенный.

— Валя, мы разорены, — сказал он трагическим тоном.

Она улыбнулась.

— Как, опять?

— Что за глупый вопрос? Окончательно и навсегда разорены.

IX

— Сядьте, папа, — вот так! Ну, рассказывайте!

— Да что рассказывать! Что, ты сказки ждешь? Нищие мы, вот что. Ну, чего улыбаешься?

— Папа, ведь это четырнадцатый раз мы разоряемся; а так как своего режима мы до сих пор не меняли, то я и не волнуюсь.

— А теперь переменим. Слушай! Во-первых — Крым меня подкосил. Я не говорю о жизни там, — но поездки, поездки! А угощения нужных людей! И все к чорту, и ничего не вышло из этих треклятых угощений! О, эта косность российская! Ну хотя бы один дурак решился рискнуть… Ну, да это в сторону. Вчера подвел итоги. Аховая сумма! Лучше не говорить. Еду туда — сюда и везу вексель к учету. Ну да ты не понимаешь — словом, еду за деньгами — верными, как… дважды два. Торговый вексель, солидный; меня знают, всегда учитывали… И вдруг — бац! Вдруг, понимаешь ли…

— Не учли, — договорила Валентина.

— Ну да, не учли. Нет, ты вникни: ведь на Крым — своих-то у меня двести было, а три-то тысячи с половиною я под вексель взял!

— А это не хорошо — под вексель?

— Да ведь платить нужно!

— О, это действительно не хорошо. Отчего же вы не взяли под простую бумагу?

— А, глупости! И понимаешь, а дурачишься. Как бы там ни было, — пока я дел не устрою — никаких трат.

— Да, но мне кое что нужно.

— Ни ни-ни! Не хочу слушать.

— Но уверяю вас…

Нил Нилович заткнул уши.

— Не слушаю. И уйду!

Валентина пожала плечами.

— Да извольте, я помолчу пока. Что же вы предполагаете делать, если денежные дела ваши действительно попортились?

— «Ваши»! Наши, сударыня, наши!

— Ну наши.

Нил Нилович, насупившись, зашагал из угла в угол.

— Гм. Что делать! Человека мне нужно, человека!

— Как Диогену… Что ж, новое предприятие?

— Никакого предприятия нет — это особая статья. А очень простое и верное дело. Продается участок земли с залежами каменного угля — близ двух заводов, которым этакий уголь постоянно нужен. Ну, словом, хороший участок, превосходный участок. Вот и нужно найти покупателя. Цена — двести восемьдесят тысяч, мне двадцать пять. И ведь это поразительно! — опять закипел он: дело верное, прекрасное; послать сведущего человека — для исследования — и дело в шляпе. Ну и вот поди ж ты! Четыре дня ищу — и ничего!

— Ну, это не много — четыре дня. Я вам дала бы идею — если бы вы, в свою очередь, не скупились и на днях…

— Слышать не хочу! О деньгах не говори. Ну завтра, послезавтра — но не сегодня, умоляю.

— Ну, извольте. Дарю вам мою идею. Почему бы вам не вспомнить об этом… ну тот, с лошадиной фамилией, у которого вы столько пили и кушали летом.

— В деревне? Кобылкин? Гм…

Нил Нилович потер себе лоб.

— Не знаю. На это он едва ли пойдет. Но если его вообще сюда как-нибудь вызвать… ну тогда, может быть, что-нибудь и выскочило бы. Знаешь, я ему напишу. И насчет этого и того и третьего… Решено! Он — как бы там ни было — человек нужный.

— Ведь он бывает в Петербурге?

— Ну, как там бывает. Раз в год!.. Пойду писать, — вдруг воскликнул Нил Нилович и быстро вышел из комнаты.

IX

Но смотря на окончательное и совершеннейшее разорение Чибисовых, у них в тот же вечор собрались гости и к чаю была подана обильнейшая холодная закуска. После чаю перешли в гостиную; предстояло чтение стихов. Автор — молодой, пестро одетый субъект с копною рыжеватых волос и полинявшими глазами, живо напоминал камердинера из не слишком пышного дома, — но держался не без апломба. Он не был дебютантом — как большинство безусой молодежи, окружавшей Валентину, — уже две его книжки стихов красовались в витринах магазинов. Две-три дружеские рецензии, два-три дебюта в качестве чтеца на больших литературных вечерах, и «его заметили».

Он встал в позу, продекламировал с пафосом длинное водянистое и претенциозное стихотворение — и, кивнув головой аплодировавшим приятелям, сел в стороне.

Валентина, проходя мимо него, улыбнулась ему, как бы ободряя прочитанные стихи. Она подошла к мрачному офицеру.

— А вы ничего не…

— Нет-с, — перебил он, встав. — Я предпочел бы прочесть мою трагедию в более тесном кружке. А здесь я и не знаю многих.

— Мы только что вернулись в Петербург, — естественно, что вся моя свита здесь. Вам понравилась эта баллада?

— Нет. А вы, Валентина Ниловна, как ее нашли?

— Очень бездарной… но это между нами.

И Валентина прошла дальше.

Ей поклонился высокий блондин не первой молодости с усталым и выразительным лицом — известный художник, только что вернувшийся из Рима.

— А, я вас и не видела.

— Я вошел во время чтения.

Он придвинул к ней кресло. Она села.

— Я вижу новые лица. Кто этот офицер?

— Драматург. Пока он написал одну трагедию и жаждет причитать ее мне.

— Трагедию?

— Да, доисторическую, где действуют добрые духи, черти, цветы, минералы и, кажется, ихтиозавры. Он рассказывал мне содержание, но я забыла.

— А вот там — два хмурых молодых человека с зелеными лицами, растрепанные?

Валентина улыбнулась и махнула рукой.

— Декаденты.

— О! Да, что ж, однако, я… Как пожинает Нил Нилович? Он у себя?

— Да, с каким-то нужным человеком. Как поживает? Не знаю. Кажется, опять разорился.

— Ну, он привык к этому. Но уходите, не уходите…