Марк Львовский - Секретная миссия
- Учительница говорила нам, что это враньё, что мы были ни при чем.
- Я не уверен в этом... Но даже если это всего лишь легенда, то знай, что легенды куда важнее фактов. Итак, вдумайся только, кого казнили: во-первых, еврея, что уже ложится на нас Иудиным пятном, во-вторых, Сына Божьего, в-третьих, Мессию! Это, как ты понимаешь, не мои утверждения, а христиан. Так кому может проститься такое? Только тем, кого уже нет, римлянам. А мы-то остались! Существуем! Но это только первая часть нашей вселенской вины. Вторая, может быть, более важная вина - сам факт нашего существования как народа. Понимаешь, для христиан наша Библия - Ветхий завет по ихнему - есть не что иное как сборник предсказаний появления Иисуса Христа. Он появился, и, стало быть, Библию можно положить на полку. Вместе с еврейской Верой. Но не получается, потому что существует и никак не исчезнет целый народ, не признающий никакого Христа, верящий в Бога Единого и Всемогущего, без самозванных Его сыновей, мессий, толкователей, пророков и считающий Библию Священной и вечно живой Книгой Книг, не нуждающейся ни в каких продолжениях, вроде Нового завета, Корана и так далее. И какой народ! Который создал эту Библию! Или для которого Она была создана. За давностью лет, как я уже говорил тебе, это не имеет уже никакого значения. Понимаешь, христиане никак не могут закрыть дело! Что они только не предпринимали: и уговаривали нас принять христианство, и насилу крестили; отчаявшись, перешли к погромам, убийствам и, наконец, к попытке тотального уничтожения. Нас так долго уничтожали, что многие антисемиты уже и не помнят, за что ненавидят нас. Так, Гитлер относился к нам, как к порче, заразе, вроде сибирской язвы.
Щасливкинд застонал.
- А девяносто процентов русских до сих пор не знают, что Иисус Христос был евреем!
- Папа, но почему, если мы такие древние, избранные и умные, нас всего-то чуть-чуть, а христиан - полмира?
- Их вера проще... добрее, что ли, прости меня, Господи, за слова эти! Наша Вера говорит: верь, учи, исполняй заповеди и знай: этого достаточно, чтобы быть счастливым. Их вера говорит: верь, люби ближнего своего, как самого себя, и не бойся страданий - ты будешь счастливым. В раю. А страдания - это удел большинства, доченька... Но нам мало было христианства. Через шестьсот лет после гибели Иисуса Христа появилась новая религия, ислам, - смешанные с восточными приправами иудаизм и христианство. Слава Богу, там мы никого из святых не убивали, но зато торчим в сердцевине их владений, плюс опережаем их на целый век в развитии, плюс одни и те же святые места, плюс одна из главных догм ислама, гласящая: "Огнем и мечом искореняй неверных!" "Джихад" называется. Но христиан для искоренения многовато, а нас - в самый раз: и мало, и близко, и уж очень мы им противны...
Младшенькая вздохнула и сказала:
- Признали бы христианство и жили бы, как все!
- Но это были бы уже не мы.
- Ну и что? Что за радость, когда тебя все ненавидят?
- Я не могу тебе объяснить, почему важно человеку, а уж тем более целой нации, остаться самим собой. Мне скажут - стань Ивановым, а дочь твоя пусть будет Машей. Но я почему-то не желаю! Хочу быть Щасливкиндом!
- Папа, но если бы ты стал Ивановым, а я Машкой много-много лет назад, ты же не знал бы, что значит быть Щасливкиндом! Но только, фу, не Ивановым и Машкой, а Джонсоном и Мэри. И жили бы!.. И Ирака бы не боялись... - Она вздохнула. - Папочка, значит ненависть к нам - это навсегда?
- Похоже на то, доченька. Но знаешь, если раньше мы были беспомощны перед ней, то теперь у нас есть армия, Мосад... - Он опять застонал. - Мы и уехали с тобой под их защиту.
- Спасибо, папочка! Всё понятно... Хотя и грустно.
Чмокнув отца, младшенькая, хорошенькая, подвижная, изящная, - Господи, когда это успела она так вырасти? - выпорхнула из спальни. Вошла старшенькая.
- Папа, я выхожу за него замуж.
"Какой день! Как любят меня!" Щасливкинда просто захлестнула волна благодарности к Саддаму Хусейну.
- Наконец-то!
К счастью, дочь не обратила внимания на двусмысленность этого восклицания.
- Папа, мне страшно!
- Доченька, мне тоже было страшно. Это у нас с тобой генетическое.
- Тебе было страшно жениться на нашей маме!? На этом ангеле!?
- Доченька, дело не в объекте женитьбы, а в страхе перед резким изменением своего статуса. Тебе придется готовить, стирать, убирать, наконец, рожать, то есть заниматься тем, чем ты никогда не занималась дома. По-научному, ты потеряешь несколько степеней свободы.
- И это все слова, которые нашлись у тебя?
- Ну... я поздравляю тебя... желаю счастья...
- Не то, не то! Ты должен был заорать: "Нет! Я никому не отдам свою дочь! О, как я буду жить без нее!?"
- Но я же не сумасшедший!
- Так прояви хоть чувство растерянности!
- Только после подсчета предстоящих мне расходов!..
Они оба расхохотались.
- Папочка, послезавтра вечером он официально попросит у вас моей руки. Так что возвращайся из Тверии здоровым!
- Это почему еще я могу вернуться нездоровым? - разволновался папа.
- Ах, эта гостиничная еда, ветры с Кинерета, выпивка без маминого контроля... В общем, будь осторожен!
Чмокнув отца и присущим только ей легким движением головы забросив за плечи свои длинные соломенные волосы, старшенькая, напевая, покинула спальню.
В ту же минуту, облизываясь, вошла собака. Мягко спружинила на постель, прижалась теплым бочком к плечу Щасливкинда и, не мигая, уставилась на него своими любящими черными глазами...
"Но почему мы всё-таки остались евреями? Столько было возможностей! Ну, исчезли бы, как римляне, как древние египтяне, как тысячи других. И что? Лист бы не шелохнулся! Щасливкинд, милый, думай, думай! Ответь на самый вечный вопрос, почему мы остались! Ну?! Боже мой! Есть! Понял! Да мы давно по своей воле перешли бы хоть к черту - лишь бы выжить! Но Бог не дал! И в этом суть Веры! Вот оно, самое мощное доказательство существования Бога! Бог, только Он, не позволил нам раствориться в других! Не религия, не Вера в Него, а Он Сам сохранил нас! Только Ему было по силам совершить это. Я, кажется, гений... или слишком взволнован предстоящим...
В эту секунду - а было ровно три часа дня - раздался звонок в дверь.
Красавец вошел, приятно осмотрелся и спросил:
- А где наш герой?
Щасливкинд вылетел из спальни на крыльях своего открытия, и потому был весел и решителен.
- Я готов!
- Папа, - спросила старшенькая. - А где твои вещи?
- Ну, зачем вещи? - ответил за папу красавец. - В гостинице нам такое дадут!
- Но хотя бы тапочки, домашние штаны, - не унималась дочь.
- Всё есть и всё по размеру.
- А зубная щетка?
- Да некогда там будет чистить зубы!
- Папа, куда тебя ведут?
- В Тверию, доченька, на испытания, - почти прорыдал Щасливкинд.
- Папа, ты бы хоть туфли надел! - сказала младшенькая.
- Вот туфли - это обязательно! - радостно согласился красавец.
Кряхтя и наливаясь стыдом, Щасливкинд начал надевать туфли. А красавец склонился к уху жены и прошептал:
- Надо подписать клятву о неразглашении.
- Но где?
- Давайте уединимся.
- Неловко как-то... Что дети подумают?
- Тогда, вот вам лист, и уединяйтесь самостоятельно.
- Я подпишу, не читая.
- Но чтоб потом без жалоб.
- Там есть что-нибудь особенное?
- Там нет ничего особенного, но есть перечень наказаний за разглашение.
- И какое наказание самое страшное?
- Лишение свободы сроком на двадцать пять лет. Логично?
- Очень. Давайте. Но как я все это объясню детям?
- Это ваши проблемы, а мне надо привезти подписанную бумагу.
Жена выхватила из рук красавца лист и авторучку и быстро подписалась.
- Мама, что ты подписываешь? - уже совершенно прокурорским тоном спросила старшенькая.
Маме пришлось ответить резко. Дочь в долгу не осталась, и Щасливкинд надел туфли.
- Ну, девочки, до скорого! - пропел он, чтобы не разрыдаться, и выскочил из квартиры.
Уже по ту сторону двери и бытия он услышал истеричный крик старшенькой:
- Куда уводят папу?!
Что-то простонала в ответ жена, заплакала младшенькая, и за Щасливкиндом, шурша, закрылась автоматическая дверь лифта.
- Да, - задумчиво сказал красавец. - Для настоящего контрразведчика семья - это и счастье, и трагедия.
Старая "Шкода" рванула с места, и они помчались вперед, спасать Израиль от сибирской язвы.
- Итак, еще раз прорабатываем маршрут, - сказал красавец. - Сначала летишь в Эйлат, оттуда вертолетом в Акабу. Из Акабы в Амман - на "Вольво", с нашими людьми. Это километров триста; уложитесь часа за три. В любом случае, в десять вечера вы должны быть на месте. В Аммане - пересадка на старый "мерседес", и двести пятьдесят километров до иракской границы, естественно, все еще с нашими людьми. В "мерседесе" переодеваешься. Не суетись с этим. Тебе прилепят в области паха приборчик для определения контейнера, а в пряжку ремня вмонтируют автоматический фотоаппарат, совмещенный с магнитофоном.
