Наби Хазри - Если покинешь
- О да!
Творить добро - моя привычка.
Могу, конечно, адрес дать.
- Мерси, - отец сквозь слезы буркнул
И облегчение стер слезу,
Как лодочник, который в бурю
Земли увидел полосу.
НА ОКРАИНЕ ГОРОДА
Здесь пыль поднимают
Колеса и ветер.
Играют в пыли
Голопузые дети.
Я слезы их нижу,
И смех я их слышу...
Одна из далеких окраин Парижа.
Плывут черно-белые
Платья людские.
И падают тени
От платьев густые.
И падает туча
В дырявую крышу...
Одна из далеких окраин Парижа.
Подвыпивший нищий
Играет на скрипке.
Смеется на скрипке,
Ему вместо франков
Подносят улыбки,
Бросают улыбки,
Кидают улыбки.
А он все старается
Нотой повыше...
Одна из далеких окраин Парижа.
Чистильщик сапог
В стороне приютился.
- Пошли, бог, клиентов!
Спросонок взмолился.
И вновь старика
Одолела дремота:
Здесь мало кому
Начищаться охота.
Сапожная вакса
В усы ему дышит...
Одна из далеких окраин Парижа.
На черной крыше сидела сова,
Под черной крышей лежал старик.
- Брат мой! - отец к постели приник.
Брат мой!
И все на свете слова
Собрались в один придавленный крик...
Эх, когда был он на высоте,
Сколько в дому было гостей?
Вот комнатушка плывет в темноте,
Солнце и то не знается с ней.
Но привыкают глаза ко всему,
Может, со света войдя в темноту,
Сами глаза излучают свет?
"Щетки сапожные - почему?
Чистильщик, видно, дядин сосед".
Ящик чистильщика - на стене.
И дядин голос издалека:
- Не совесть ли это явилась ко мне?
Брат мой, я умер.
И только пока
Богу я душу не смог отдать.
Пока не лишился я языка,
Брат мой, тебе хочу рассказать...
Я ДОСТОИН ПРЕЗРЕНЬЯ
Ты говоришь, что твой Сафар
Похож на дядю?
Ну и что же!
Вот только пусть его судьба
Не будет на мою похожа!
Уж лучше - наши судьбы врозь,
Он через силу улыбнулся.
Сухой рукой моих волос,
Как веткой умершей, коснулся.
Бесследно молодость прошла.
И голова - давно седая.
В потемках нищего угла
Живу, себя же презирая.
Я презираю черный день,
Тот черный день,
Когда однажды
Ушел я, как уходит тень,
От милой родины от нашей.
Пошли жестокие года,
Ползли и жалили, как змеи...
О, как ничтожно иногда
Ценить бесценное мы смеем.
А родина?
Она ль не мир!
Она одна для сердца вечна!
Ты помнишь вечер тот, Надир?
Ты помнишь тот прощальный вечер?
Окончил школу я в Баку...
Казалось, что еще мне надо?
Кура светилась на бегу,
И пенилась цветенье сада.
Остаться в этом бы саду...
Так нет! - решил пойти по свету,
За деньги, думал, я найду
Себе особую планету.
И вот приехал я в Париж.
Но где б ты ни был,
Где б ты ни был,
Ты все равно душой паришь
В единственном,
В родимом небе.
- Так что же ты тогда домой,
В свое селенье не вернулся?
Спросил отец его с тоской,
Спросил, как будто поперхнулся.
- Мечтал об этом все года,
Я сам с собой себя поссорил,
Но возвращение всегда,
Всегда казалось мне позором.
Отец мой вытер пот со лба:
Ты же писал про миллионы!
Казалось нам твоя судьба
Самим аллахом окрыленной.
- Богатства ищет человек.
Но только в этом много ль проку?
Меж золотых и скользких рек
Моя запуталась дорога.
А мой чулочный магазин?!
Взял в продавцы себе Морана,
И он, будь проклят, сукин сын,
Из-за угла нанес мне рану:
Он врал, обсчитывал и крал,
И золото месил, как тесто,
Наворовался и удрал.
Сказал, что нам вдвоем тут тесно.
Я понял вдруг, что разорен,
Куда девались миллионы!
И тот подлец, тот самый, он
Мой дом, купил с аукциона.
Взывал я тщетно к "добряку"
Ко всем моим знакомым старым,
Но все друзья в моем кругу
Его свидетелями стали.
Покамест деньгами богат,
Ты званый гость в домах Парижа.
А коли нет, запомни, брат,
Ты всеми брошен и унижен.
Снег не опасен на горах,
Но если пропасть притворится
Горой в сверкающих снегах
В нее недолго провалиться.
Без корня дереву не жить.
А я, как ветвь одна в пустыне,
Уж лучше дома нищим быть,
Чем даже ханом на чужбине.
И золото - что листопад,
Все унесло житейским ветром.
И сам я не заметил, брат,
Как очутился в доме этом.
Как очутился на углу
С сапожной ваксою и щеткой.
Как превратился я в слугу
Судьба свела со мною счеты.
Оставил родину, и вот:
Ни веры, ни любви, ни славы.
Чужбина просто так не бьет.
Она принизит и пригнет.
Она страшней любой отравы,
Что здесь такое - жизнь моя?
Приспособленья, униженья...
Презрения достоин я, Презренья,
Одного презренья!
Нет, зря сюда приехал, брат!
Я говорю тебе серьезно!
Чужбина не сулит добра,
Вернись домой, пока не поздно!
И он умолк.
И на меня
Два глаза,
Два пустые круга...
И вновь слова припомнил я
Из песни сельского ашуга:
"Если покинешь родимый край,
Всюду, куда ни метнешься, знай,
Земля и вода будут гореть".
МОГИЛА - СИРОТА
Пальцы сухие рубаху комкают:
- Чем эта комната осветилась?
Это мой рок!
Он сжигает комнату!
С огненным факелом смерть, явилась?!
- Брат, успокойся,
Ведь это - золото!
Сыплет отец перед дядей монеты.
(В портах и таможнях
От города к городу,
Как поубавился холмик этот!
Порастрясли его крепко пошлины.
Порастрясли его крепко взятки...)
- Хватит нам этих - выкупить прошлое,
Снова ты будешь владельцем лавки.
Дядя сгреб деньги,
Прижал и выдохнул:
- Круглые, круглые!
Солнца! Планеты!
И тут же, как что-то из сердца вытолкнул.
Зло отшвырнул от себя монеты:
Золото? Ложь!
Это жала змеиные.
Как эти жала порой ядовиты!
Вот подползают с виду невинные,
А золотые пасти раскрыты!
И замолчал.
И повеяло холодом.
Вдруг удлинилось на нем одеяло.
Комната тупо светилась золотом.
А дяде тьма глаза застилала,
Тьма нелюдимая, постоянная...
Не каждая тьма сменяется светом.
Всю ночь в молчании простояли мы...
Хоронили туманным рассветом.
И никого
Ни друзей, ни товарищей...
Гроб нам двоим оказался под силу.
В дальнем углу захудалого кладбища
Нам разрешили вырыть могилу.
Черная трещина,
Черная трещина
Последний ночлег без дверей, без окон.
Тот, кто на свет появился торжественно,
Так из него уходил одиноко!
А если мы завтра с отцом... Воистину,
Кто здесь,
Ну кто здесь наш гроб поднимет?
Молчали холмы на погосте таинственно
Чужие эпохи молчали под ними.
И Садых-бек
Уже в толще прошлого,
И ни следа не осталось от жизни.
И ничего,
Ничего хорошего
Он не оставил своей отчизне.
И ничего, кроме камня голого...
Камень поставили мы наклонно,
Казалось,
Тот камень склоняет голову
Над свежей могилой...
В последнем поклоне.
* * *
Уже за спиною
Дороги длинные,
Длинные годы
Уже не со мной.
Я слышу вас, слышу вас,
Выси орлиные,
Стою на холме
Над высокой волной.
А надо мной
Ветви милой чинары,
В ладонях моих
Ты, родная земля!
Как будто бы жизнь свою
Вновь начинаю,
Ребенок седой - это я,
Это я.
И вновь обступают меня видения,
По воду Пери бежит с кувшином...
В сердце остался
Холм у селения
Самой высокой в мире
Вершиной.
