Марина Хлебникова - Подкаблучник
Лида спешно утерлась, замерла у блестящей никелированной вертушки. Ей казалось, что прошло уже Бог знает сколько времени, а вахтерша все не возвращалась. "Небось, тары-бары разводит", - неприязненно подумала она, но вслух высказаться поостереглась.
- Ну, девушка, не знаю, - вахтерша сложила брови сочувственно, домиком, - диспетчер говорит, не было его сегодня. Не вышел. Они и в журнале поставили - "болеет"
- А вчера?..
- А что вчера? Говорит, отработал. Путевку сдал. В журнале расписался, а больше они ничего не знают...
- А куда пошел, не говорил?
- Да ты что, милая? - возмутилась вахтерша. - Вчера и диспетчер другой был! И вахта другая!
- Может, сменщику сказал? - Лида опять всхлипнула. - Или в отделе кадров!..
- Может, и сказал, - успокоила ее вахтерша. - А может, и не сказал. Сменщик сейчас на линии. А кадровичка раньше девяти не приходит. А ты что, думаешь, если мужик налево пошел, он в кадрах докладывает?
На проходной не было ни стульев, ни скамейки, а то бы Лида села такими чужими, ватными стали вдруг ноги. Вахтерша заметила неладное залопотала, заохала, потянула ее к себе в будку и усадила на короткую, заваленную тряпьем кушетку. На полу кипел электрический чайник, охранница бросила заварной пакетик в глиняную кружку, положила четыре куска рафинада и налила доверху кипятка. Лида, обжигаясь, глотнула.
- Ты размешай, размешай, - охранница присела рядом и уже без служебного высокомерия жалостливо подперла щеку ладонью.
- Пермин - это такой чернявый, тощенький? - участливо спросила она.
Лида судорожно кивнула.
- Вспомнила, - вахтерша сама позвякала ложечкой в Лидиной кружке, шустрый такой и вежливый. Всегда здоровался, с праздниками поздравлял...
Лиде стало по-настоящему страшно от того, что вахтерша сказала о Толике в прошедшем времени, и она опять зашмыгала. Вахтерша тактично вышла на воздух, давая Лиде выплакаться, тем более, что возле заблокированной вертушки уже топтались люди.
"Господи, - мысленно взмолилась Лида, - верни мне его живого здорового! Честное слово, я ему больше слова плохого не скажу! Обзывать не буду! Пойду к врачихе лечить свои загибы и рожу ребеночка, как он хотел! А не получится - возьмем в детдоме, вырастим. Если с маленького растить, уже и не важно, что не твой!.. Только пусть вернется!.. А я сделаю операцию... от бельма... и еще на диету сяду... и стану бегать по утрам... и кораблики его никогда не стану ломать - пусть балуется. А летом поедем с ним в деревню к свекрухе, уважу, наконец, познакомлюсь... И Антонючку больше на порог не пущу..."
Пока Лида заключала сделку с Богом, подошел девятый час, и на работу потянулась вереница управленцев. Вахтерша кому кивала, у кого требовала "в развернутом виде", кому почтительно кланялась, почти лебезила. А когда к вертушке подошла женщина в норковой шапочке, поманила Лиду к себе.
- Вот, Генриетта Федоровна, жена Пермина, - пояснила она, - говорит, что с новогодней смены не был дома. А сегодня и вовсе не вышел...
- А я что могу сделать? - раздраженно спросила Генриетта Федоровна. Как праздник - так просто беда! Водители пьют, а у руководства голова болит!
- Да не пьет он! - снова заплакала Лида. - Ни капочки!
- Закодировался, что ли? - заинтересовалась кадровичка
- Не-е-ет... просто так...
- Просто так?! - поразилась кадровичка. - А ну-ка пошли!
Она подтолкнула Лиду к вертушке и повела за собой.
В кабинете, сплошь заставленном стеллажами, Генриетта Федоровна сняла пальто, переобулась и, оставив Лиду стоять возле стола, вышла. Вернулась она минут через сорок. Причесанная, подмазанная, повеселевшая, с запахом табачного дыма - видно, успела обменяться с подружками праздничными впечатлениями.
- Да вы садитесь, - радушно пригласила она, - Говорите, водитель Пермин? - и не дожидаясь кивка, быстро нашла нужную папочку. - Та-а-ак... Пермин Анатолий Васильевич... Угу... Женатый... бездетный, - она шаркнула по Лиде небрежным взглядом. - Трудовая на месте... благодарности... порицаний не имел... очередник... А что вы, собственно, хотите узнать?
Лида, собственно, хотела узнать, где находится сейчас ее женатый бездетный очередник, но она только всхлипнула и прижала руки к груди. Кадровичка отвернулась к телефону:
- Алло, диспетчерская? Люся? И тебе всего самого лучшего... Да-да... Спасибо, дорогая... Я к тебе с просьбой. Узнай там у ребят о Пермине... Тут жена его сидит, плачет... - Люся, видно, пошла узнавать, а Генриетта Федоровна, зажав трубку меду ухом и плечом, долистала до конца личное дело. - Да-да, слушаю... Ничего?... Понятно... А кто у него сменщик? Гаврилов?.. Ну, спасибо... Вот что, Лидия Ивановна, - профессионально запомнила имя отчество из "автобио", - я вам дам телефон его сменщика, может он прояснит... А если нет, обращайтесь в милицию.
Сменщик Гаврилов Лиде ничего нового не сообщил, не знал. В милиции равнодушно сказали, что по горячему разыскивают только малолеток. А поскольку Анатолий Пермин - человек вполне взрослый, то к поискам можно будет приступать недельки через две, когда станет ясно, что он не у любушки - голубушки, не запил и не уехал к родне. А по больницам и моргам жена может поездить самостоятельно. Но приметы на всякий случай взяли и велели справляться.
Лида бросилась в свой продмаг, рыдая выложила заведующей горе, выслушала утешения, в которых было больше любопытства, чем сочувствия, и получила отпуск без содержания.
Всю неделю она носилась, как дворовой бобик: объезжала городские больницы, бывала в моргах, которые, чтоб не раздражать народ, именовались приемниками - распределителями, часами сидела в милицейских коридорах, в ожидании сводок по городу и слала в деревню отчаянные телеграммы, умоляя Толикову родню сообщить о его приезде, если только он к ним приедет.
Ночами лежала без сна и молилась короткой молитвой. "Господи, помилуй!" - твердила она, уже не обещая ничего, а только прося о снисхождении. А когда становилось совсем тошно, перебирала мужнины поделки - целая эскадра парусников сиротливо пылилась на шкафу. Она снимала их, перетирала фланелькой, ставила на блестящий, похожий на водную гладь полированный стол и, казнясь, думала, что не даром Анатолий мастерил кораблики - видно, хотел уплыть от опостылевшей жены, вечной брани, придирок, ее гулянок с Маруськой, от скучного без деток дома. Вот и уплыл...
Она опять зачастила в церковь святого Григория, ставила свечки Николаю - угоднику, покровителю путешественников. А уж оттуда - в милицию, больницы, морги и на телеграф. Милиционеры грубили, регистраторши в больницах отмахивались, как от мухи, из деревни, где Толик давно считался отрезанным ломтем, пришла телеграмма в одно слово - "Нету", и только в морге всегда встречали приветливо - видно, надоедало им общество жмуриков, хотелось живого общения. Кадровичка Генриетта Федоровна, старательно изображая сочувствие, сообщила Лиде, что раз такое дело, они просто вынуждены уволить водителя Пермина до выяснения обстоятельств. Потому что... ну, вы понимаете... транспорт должен работать без перебоев, а транспорт без людей не работает... и та-та-та... и тра-та-та...
Лида Малафеева, истратив две недели "без содержания", вышла на службу. На липучие расспросы товарок отвечала односложно, а то и просто не отвечала, за кассой сидела задумчивая, на покупателей не орала, чем у одних вызывала недоумение, у других - досаду. Не так много развлечений у простого обывателя, чтоб лишить его удовольствия поскандалить в магазине!
Еще через две недели явилась с повинной Маруська. Плакала, жалела Лиду, просила прощения. Но что-то показалось Лиде - странное, лживое в Маруськиных слезах, а потому, хоть и простила, но рюмок на стол не поставила. И Маруська умелась недовольная - вроде, как задаром плакала!..
В ежедневных заботах человек лечит любое горе. Не забывает потерю, но к сороковому дню переплавляет ее в печаль. А потом и печаль выцветает, становится мимолетной грустью - моментами, когда вспомнишь. Но это - в ежедневных заботах. А у Лиды Малафеевой забот не было. Работа не занимала голову - жми на кнопки да отсчитывай сдачу, и все дела. Домашние хлопоты у одинокого человека невелики - Лида уже не бегала с тряпкой за каждой пылинкой и не выдумывала борщей с пампушками - клюнет сухое, запьет чаем и даже не заметит, что съела. Она очень похудела, стала почти стройной, но и это не радовало - ушила наспех одну юбку да так и ходила, не меняя. В раковине копилась посуда, по углам - пушистая серая пыль, и только парусные кораблики на блестящей глади стола выглядели ухожено и нарядно. Плыли, плыли, плыли куда-то... Может быть, за счастьем, а может быть, просто так...
Анатолий Пермин вернулся домой с первыми весенними лучами, как жаворонок. У Лиды перехватило дыхание и запрыгало сердце, когда в замке заворочался ключ. Вскочила, чтоб бежать в коридор, но ноги не понесли - так и осталась стоять, схватившись рукой за столешницу и до предела раскрыв глаза, один из которых смотрел с боязливой надеждой, а второй - привычно туманился за мутной цыплячьей пленкой.
